Как Советский Союз начал рушиться в Союзе кинематографистов

В этом году, судя по тому как только что благодарно вспоминали академика-диссидента Сахарова, власть сырьевой империи готовится широко и торжественно встретить тридцатилетие контрреволюции 1991-го года и убийства затем в декабре СССР. В декабре же намечено открытие Ельцин-центра в Москве (его скромно и пугливо пока называют филиалом).

Что ж, как очевидцы и свидетели перестройки, которая к контрреволюции и привела, мы обязаны по крайней мере вспомнить всё — важнейшие этапы того перехода к доминированию буржуазного самосознания в отнюдь ещё не буржуазном обществе. И конечно, не могло культурное это, надстроечное смещение, эти сдвиги не предшествовать сдвигам уже базисным, на уровне статуса той же социалистической собственности, которую потребовалось приватизировать — потому что на том высоком этапе развития советского общества, когда ожидалась-то уже «революция сверху» (этой точки зрения придерживается теоретик и коммунист Ацюковский), то есть шаг к коммунизму, когда решения должны были приниматься руководством страны, КИНО не могло не быть одним из маркеров, культурных буревестников скорого обвала, социального регресса и многолетней деградации, которая стала итогом контрреволюции, падения социализма.

Что же происходило в те годы в «важнейшем из искусств»? Ленин и тут — причём на десятилетия вперёд! — оказался прав. Кино было главным и точнейшим зеркалом, было пропагандистом и «градусником» здоровья общества — когда зашаталось там, когда вся прежняя советологическая демагогия зазвучала в адрес руководства СК, — тогда и ниже уровнями зашаталось, заходило ходуном общество, и расшаталось настолько что лёгким толчком Ельцина в августе 1991-го оно перешло к капитализму, без трагического осознания этого шага.

Итак, 13 мая 1986 года в Большом Кремлевском дворце в присутствии высших лиц государства в торжественной обстановке открылся V съезд кинематографистов СССР. Поверхностному взгляду ничто не предвещало бури, однако она разыгралась. Впервые в истории взбунтовались работники творческого труда, и этот бунт до сих пор оценивается без полутонов: одними – как акт освобождения, другими – как начало конца Союза уже не одних кинематографистов, а ССР…

Для массового взрыва недовольства кинематографистов требовался реальный толчок снизу. И он был сделан 8 апреля 1986 года на заседании секции критики СК СССР, которой предстояло сделать простейшее дело: дружно проголосовать за список делегатов предстоящего V съезда кинематографистов, подготовленный партийной группой. Привычная формальная процедура, уже более полувека шедшая без единого сбоя на бесчисленных «выборных» собраниях советских трудящихся.

И вдруг совершенно неожиданно тихий киновед Владимир Божович предложил добавить в список для голосования еще двух человек. Поскольку число делегатов от критиков было строго ограничено, это означало первые в стране свободные выборы. Шок был настолько велик, что испытанное партийное руководство не нашло, что возразить (эта же хворь в многомиллионной КПСС, утратившей моральный авторитет и лидерство в культуре, позволила состояться августу 1991-го). Посыпались новые кандидатуры, и в результате тайного голосования на съезд не были избраны четверо официальных лиц – ректор ВГИК, директор ВНИИК и главреды главных киножурналов.

Скандальная новость мгновенно облетела московское отделение союза. На последующем заседании режиссеров выборы пошли по «критическому» сценарию, и делегатские мандаты не достались столпам советского кино, советским патриотам – Сергею Бондарчуку, Станиславу Ростоцкому и самому председателю СК Льву Кулиджанову (увы, тоже деградировавшему, снявшему «Умирать не страшно» — в духе перестроечного упадничества и покаяния за «грехи большевизма»).

Похожая история эта повторилась на заседании режиссерской гильдии СК в ноябре 2008 года, когда таким же образом, хотя и в отсутствие формального кворума, не прошел в делегаты VIII съезда кинематографистов России председатель СК Никита Михалков. Но он, в отличие от своего предшественника, не смирился с сигналом, что его время кончилось, и посредством чрезвычайных мер восстановил пошатнувшуюся было вертикаль личной власти.

Потерпев поражение на первичных выборах, партийцы в 86-м году попытались исправить свою ошибку на съезде, предложив не ограничивать состав избираемого правления, чтобы провести в правление «киногенералов», но их попытку сорвали бросившиеся на трибуну Сергей Соловьев и Борис Васильев, который даже выкрикнул: «Хватит быть рабами!»…

…Вот как переставали в 1991-м быть рабами те, кто вёл за собой общество в пропасть, к реставрации капитализма, а за ним и феодализма — «Покаянием» вёл, «окаянными днями»… (там и фильмы нынче забытые напрочь Путин-ТВ — такие, как «Чекисты» 1992 года, кино воистину «покаявшихся», смотрите сюжет до конца). Как общество заболело перестройкой, как завелась в нём и начала выживать прежнюю, коммунистическою совесть — совесть либеральная, — можно смотреть по советскому (и уже внутри себя всё более АНТИсоветскому) кино…

V съезд кинематографистов свое чёрное дело сделал: осудил административно-командный способ кинопроизводства, привел к руководству кинематографом реформистскую команду во главе с Элемом Климовым и «подал стране пример гражданского общественного поведения» (как это называют либералы). «Цензура» была упразднена, студии получили самостоятельность, запрещенные фильмы сняты с «полки», а на экранах появились фильмы на такие темы, о которых раньше и подумать было страшно — но вскоре стало страшно не на экране, а во время «первоначального накопления». Советское кино из сугубо государственного дела стало превращаться в общественно-государственное, а затем и частное…

Как признался в 2001 году Элем Климов, «мы работали ради свободы. А свобода – благо даже в том случае, когда не все ее плоды сладки на вкус».

Лучше не скажешь. Ещё тут любят повторять смешную фразу: испытания свободой не выдержали… Сам Климов не снял ничего стоящего после той пирровой победы. Глеб Панфилов снял «Романовы. Венценосная семья» — да, бытие определяет сознание. Вот такой «Конец» после «Начала»…

Если всё по тому же кино судить — упали резко и низко, 30 лет встать не можем. Вот такое испытание и горе от ума… А вот кого свергали.

Много ли хорошего снял и сам победивший на съезде Сергея Бондарчука, своротивший в Кремлёвском Дворце «глыбы тоталитаризма и партократии» другой Сергей — Соловьёв-то в 90-х, в 00-х? Ничего не снял!

Да и все его «АССЫ» и «Чёрные розы» — смотрятся нынче как нечто отразившее быт счастливой советской богемки (отчасти и зарождающийся, теневой ещё капитализм), но никак не «новое слово» в кино — скорее, это конец советского кино, культура, обращённая против общества, то есть ведущая к бескультурью…

Парадокс, без марксистской диалектики неодолимый! Советское, лучшее, богатейшее (в какой ещё стране мира готовили столько в профильных вузах режиссёров и актёров?!) в мире кино умерло не от «диктатуры партократии» и пресловутого тоталитаризма, а от избытка демократичности, изначально заложенной в эту Систему. Не хотели быть винтиками — стали ржавчиной под остановленным механизмом. Соловьёв и его кино существовали пока существовал СССР, пока работал этот гениальный и громадный механизм воспроизводства советского человека и его самосознания. Разрушили, разгрызли механизм — и снимают сериалы теперь, а актёры советские просто вымерли как вид.

О том, как на съезде возникло «Покаяние»:

Благодаря Климову и с санкции Александра Яковлева на съезде показывают антитоталитарный фильм Тенгиза Абуладзе «Покаяние», созданный, как позже выразится Горбачев, «под прикрытием [Эдуарда] Шеварднадзе», тогда – первого секретаря ЦК Компартии Грузии. С 1984 года фильм лежит на полке. «Покаяние» становится одним из главных символов перестройки, давших начало дискуссиям о советском прошлом. Образ главного героя, сыгранного Автандилом Махарадзе, внешне воплощает в себе и Берию, и Гитлера, и Муссолини. Фраза «К чему дорога, если она не приводит к храму?» становится крылатой.

Этот вопрос позже обыгрывается и в названии одной из резонансных статей 1987 года «Какая улица ведет к храму?» (автор – Игорь Клямкин). На том же съезде Союза учреждена комиссия, которая решит судьбу и других запрещенных ранее фильмов, – «Агония» Элема Климова (кстати, замечательный советский, вышибающий разом все зубы монархистам фильм), «Проверки на дорогах» Алексея Германа, «Тема» Глеба Панфилова.

Историк Рой Медведев отмечает, что помимо Дома кино «Покаяние» показывали также на закрытых и полузакрытых просмотрах в Доме журналиста, в Доме театральных работников и в Доме литераторов. А ровно через полгода после первого показа на съезде кинематографистов, 13 ноября, «Покаяние» выходит в широкий прокат. Создатели проекта «Хроника. Твоя история» говорят о беспрецедентном прокате — он вышел в 1200 копиях, его посмотрели 13,6 млн. зрителей. В 1987-м фильм получил Гран-при Каннского кинофестиваля.

«Авторы фильма входят со зрителем в немой договор: то, что нам рассказывают, не сводимо к какой-то одной исторической фигуре, хотя у людей старших поколений на памяти слишком много такого, что заставляет воспринимать этот «сюр» почти как документализм, – пишет в дни начала массового показа кинокритик «Московских новостей» Владимир Лакшин. – Ведь живо не одно поколение, которое помнит времена жестоких репрессий, нарушения социалистической законности, которое было свидетелем преступной деятельности Лаврентия Берия. <…> Появление на экранах фильма «Покаяние», я уверен, станет заметной вехой для советского и всего мирового кинематографа. Пусть читатель не сочтет это преувеличением. Мы столь много хвалили поспешно и зазря, что не знаешь, какие слова подобрать, когда в нашем киноискусстве возникло явление, которое для многих людей станет душевным потрясением, многих побудит задуматься».

«Вы можете себе представить более значительное произведение против тоталитаризма, чем «Покаяние»? – задавался риторическим вопросом Эдуард Шеварднадзе в интервью американскому журналу «Вестник» в 1998 году. – А я дружил с Тенгизом. Однажды он принес мне сценарий и сказал: «Знаю, конечно, это нельзя будет снимать, но все-таки прочтите». На следующий день я летел в Москву и уже в гостинице ночью начал читать сценарий и дочитал его до конца к трем часам ночи. Не смог заснуть, представляя себе, как это будет выглядеть на экране. Утром дал прочесть сценарий жене. Она была в шоке, так как перенесла все эти несчастья – расстрел отца, преследования семьи… (я же говорю, все они — КРОВНИКИ! кровники вели СССР к гибели, — прим. Д.Ч.) Когда я вернулся из Москвы, пригласил Тенгиза и сказал ему: «Ты не имеешь права не снять этот фильм, но на экраны он не выйдет… Даже я в Грузии не могу тебе помочь. Москва не даст тебе снимать этот фильм. Но ты сделай что хочешь, но сними, положи на полку – придет время, этот фильм будет уникальным». Должен сказать, что Нугзар Попхадзе, который руководил тогда телевидением, нашел 600 000 рублей – у него были хорошие отношения со своими московскими руководителями, – и в Москве даже не открыли сценарий… Когда встал вопрос о выпуске «Покаяния» на экраны, начались запреты, исключения из партии и т. д. Уже во время перестройки Горбачев, Яковлев и я были за прокат этого фильма, но решающее слово, как ни странно, сказал Лигачев… Семья его жены, как и моей, пережила все те же несчастья. Когда они с женой посмотрели фильм, Лигачев был настолько тронут, что не смог скрыть этого и сказал, что фильм необходимо показать».

Нам «Покаяние» в том же зале Киноархива близ Кропоткинской в Пречистенском переулке (ныне там Институт открытого образования), где проходило большинство занятий Кинофакультатива 91-й школы, на большом экране (некоторые фильмы смотрели в формате видео, то есть на телевизорах) показывал Роман Яковлевич Гузман, нынче вспоминающий с некоторой гордостью в США, как «мы валили большевиков». Он, физик-педагог, убеждённый еврей и ведущий передачи на Первом канале «Семейный экран», не скрывал своих антисоветских убеждений, и так же гордо на Кинофакультативе, как вёл занятия, сообщил нам в 1991-м весной, что принял решение эмигрировать из СССР — поторопился… Но вернёмся к «Покаянию». После всего предшествующего (а был там и «Астенический синдром», и «Волосы», и «Иисус Христос — суперзвезда», и «Стена» с «Заводным апельсином») — фильм глубокого впечатления не произвёл.

Разве что тревожила наше подростковое сознание впотьмах супружеской спальни обнажённая звезда «Пансиона Небесные ласточки» Ия Нинидзе, уже не ласточка оперетты, а весомых достоинств обладательница… А вот намёки на Берию — столь прозрачны, стволы «кругляка» на станции с посланиями сосланных в Гулаг, телега с трупами и так далее — всё конечно более чем аллегорично, тут явные намёки на «сталинизм», на необходимость разорения усыпальниц и пантеонов большевиков, читались явно. И финальное требование, чтобы сын вышвырнул отца-«сталиниста», Авеля Аравидзе из могилы на радость вороньей стае — тоже не казалось чем-то внеисторическим. Фильм ставил точку в перестройке — социализм с таким «моральным багажом» долее не смел существовать на просторах СССР, и граждане с отросшей либеральной совестью вскоре похоронили и его, и миллионы своих сограждан в реформах…

Но это уже не про кино и не про Союз кинематографистов история. Впрочем, и эта профессия почти вымерла по итогам того «Покаяния».

Вот 1990-й, уже 6-й съезд «победителей» — посмотрите. Это когда делегатами уже не стали те «гении гласности», кто не допустил Сергея Бондарчука сотоварищи в КДС. «Синдром Хрущёва»… Да и съезд проходил уже за Садовым кольцом — в Доме кино… Элем Климов выступает с требованием самороспуска и — «паковать чемоданы»! О многом говорит. Либеральная совесть, самоубийство, отказ видеть всякого геополитического и идеологического врага врагом — при том, что товарищи по цеху стали врагами лютыми, — вот что вершило судьбы великого советского кино в те дни. Думаю, куратор всего этого процесса в ЦК КПСС Александр Яковлев довольно потирал руки, зная, куда это всё вскоре приведёт…

Ведущий сюжета Сергей Шолохов прямым текстом говорит о переходе от «общинного сознания» к «крайнему индивидуализму», от социализма к капитализму — август 1991-го ещё не грянул, кстати, до него остался год… Но просматривая такие сюжеты, понимаешь, какой важный перелом произошёл на 5-м съезде, и сколь неотвратимо надвигались в обществе с разрыхлённым перестройкой сознанием — контрреволюция, декоммунизация, приватизация и сепаратизм.

Дмитрий Чёрный, гражданин СССР