День казни Александра Ильича Ульянова

Как помним мы из нашей же публикации, народовольческий этап революционного движения не окончился в апреле 1881 года, но после казни Софьи Перовской сотоварищи, напротив, получил новую энергию. Вдохновлённые подвигом народовольцев, революционерами становились такие же гении и светлые умы, как Кибальчич. Вот и старший брат Владимира Ильича, Александр, который изначально шёл в учёные, круто изменил маршрут своей судьбы и направил имеющиеся у него университетские знания к свержению самодержавия.

Да-да, и Кибальчич мог бы, и несомненно делал бы летательные космические аппараты — о чём упомянуто даже в нынешнем «музее политической истории России«, в особняке Кшесинской, и Александр Ульянов — мог бы заниматься беспозвоночными, наукой, — но на пути революционеров и в науке тоже лежал камень самодержавия, только устранив который окончательно вместе с властью капитала, уже младшие братья их в семейном и историческом смысле, большевики смогли открыть путь России к звёздам и тысячам новых вузов, НИИ, открыть социалистический простор научным дерзаниям и победам.

***

В семье Ильи Николаевича Ульянова, талантливого педагога, и Марии Алесандровны (Бланк), домашнего преподавателя по образованию, все дети учились прилежно. Их сын Александр с самого раннего возраста подавал большие надежды: вечера он просиживал за книгами по химии и ставил опыты в собственной домашней лаборатории. Окончив Симбирскую классическую гимназию с золотой медалью и наилучшими отзывами, Александр поступил в Санкт-Петербургский университет в 1883 году. Теперь не оставалось сомнений: студента естественного направления физико-математического факультета ждёт будущее блестящего учёного. В 1886 году Александр вступил в студенческое Научно-литературное общество профессора русской литературы О. Ф. Миллера и был единогласно избран его главным секретарём. Также был членом существовавшего при университете экономического кружка под руководством А. В. Гизетти.

Первокурсник Ульянов был поначалу далёк от подрывной деятельности, его больше интересуют биологический, литературный и экономический кружки, а также научная работа о беспозвоночных. Учёные изыскания Александра позволили ему закончить Санкт-Петербургский университет с золотой медалью. Золотую медаль получил за научную работу по зоологии беспозвоночных по материалам, собранным им самостоятельно летом 1885 года, на тему: «Об органах сегментарных и половых пресноводных Annulata».

В 1886 году, когда Александр Ильич закончил университет, семья Ульяновых лишается кормильца – в возрасте 54 лет умирает Илья Николаевич. Теперь главой семьи по идее становится Александр, на его плечах лежит ответственность за родных, но он посвятил себя не семье, а обществу и его освобождению от царизма. Нужно отметить, что социалистические идеи не были чужды отцу Александра и Владимира Ульяновых. Илья Николаевич, директор народных училищ Симбирской Губернии, педагог по призванию, постоянно сетовал на несправедливость сословной образовательной системы царской России, в которой образование и знания были привилегией. Таким образом среда, из которой происходил Ульянов, подготовила его для принятия идей народовольчества.

В декабре 1886 года Александр Ульянов вместе со своим другом, Петром Шеверёвым, основал «Террористическую фракцию» партии «Народная воля», которая требовала реформ путём насилия и к тому моменту практически исчезла. Несмотря на то, что убийство Александра II в глазах многих народовольцев дискредитировало путь террора (некоторые начали «хождения в народ», занялись образовательной деятельностью, воспитанием масс — некоторые всю жизнь на это положили), студенческий кружок стал привлекать новых членов. Основой программы «Террористической фракции» была «Народная воля» (бывшая в свою очередь фракцией «Земли и воли»), однако в их идеях видно уже и влияние марксизма. Сам Александр Ульянов взялся за написание программы фракции, поддерживая активные контакты с другими группами народовольцев.

В программе Александр обосновывал необходимость террористической борьбы и требовал физического устранения императора – корня репрессивной машины. Террористы не ограничились пустыми призывами, а начали готовить покушение на царя и даже выбрали дату – 1 марта, шестая годовщина убийства Александра II. Недоставало только «дуры», так террористы называли свои бомбы. Взрывчатое вещество было купить не на что, и тут Александр пошёл на красивый жест: он продал свою золотую университетскую медаль и на вырученные деньги приобрёл необходимое количество динамита.

Обладая отличным знанием химии, он взялся за изготовление всего взрывного устройства, для чего потребовалось изучение специальной литературы. К выбранной дате он успел создать три вызывных устройства, самое мощное из которых было вшито в переплёт большой книги. Интересно, что неопытный революционер Ульянов едва ли заботился о конспирации: закончив вечернюю сборку снаряда, он оставлял все инструменты на своём столе. Возможно, эта неосторожность и вызвала интерес сотрудников охранки.

Дальнейшая история проста: 1 марта 1887 года незадачливые террористы были схвачены царской охранкой, давно выслеживавшей группу «бомбистов». Александр не стал отпираться, а наоборот, взял всю вину на себя, прикрывая товарищей. Такое отношение к делу организации указывает на то, что Ульянов успел стать убеждённым революционером. Более того, не он должен был метать бомбу, его задачей была сборка снаряда и участие в планировании покушения на царя. Другие, менее стойкие студенты, выдали оставшихся членов группы, и все они предстали перед закрытым судом.

Удивительно в этом процессе то, что самого события преступления не было! Судили за намерения… Ну, готовились (кстати, если бы не сознавался Александр — меньше улик было бы), мало ли, но не убили же — где тот самый «выстрел на дуэли», о котором высокопарно говорил матери Александр Ильич?.. Однако ещё не остывшие эмоции элиты от предыдущего вполне успешного цареубийства — делали подозрения и подготовку теракта самим преступлением в глазах верноподданцев-судей. Тут ни о каком помиловании и не предвзятом суде не могло быть и речи, народовольцы-террористы попали под горячую руку.

Александр Ульянов и в ходе судебного разбирательства продолжал настаивать, что цареубийство – исключительно его инициатива, и что все остальные участники группы были всего лишь исполнителями его приказов. Интересно, что мать Александра даже убедила сына подать прошение о помиловании, но и здесь он просил не за себя, а за мать, которая, вероятно не переживёт казни сына, и семью, лишающуюся опоры.

Узнав об аресте сына и вынесенном ему смертном приговоре, несчастная мать поспешила в Петербург подать прошение о помиловании императору Александру III. Пока прошение рассматривалось, Марии Ульяновой разрешили свидание с сыном. Саша Ульянов отказался лично просить царя о помиловании. Он сравнил своё положение с положением дуэлянта, который выстрелил первым и потом просит своего противника отказаться от принадлежащего тому права ответного выстрела.

Как мы знаем, всё же составленное с оговорками прошение не было удовлетворено, и Александр Ульянов в числе пяти заговорщиков, был казнён 20 мая в Шлиссельбургской крепости. Ему был двадцать один год.

Никаких свидетельств о казни (некоторые историки утверждают, что Александр поцеловал крест священника и «умер как христианин», как и его предшественники-народовольцы, — что лично у меня вызывает большие сомнения, такое публичное унижение перед смертью атеисты, покушавшиеся на «помазанника божия» и просто сознательные революционеры вряд ли вынесут, — прим. Д.Ч.), кроме самого пути к эшафоту Александра, что показан в великолепном художественном советском фильме «Казнены на рассвете» — нет. Как нет возможности дать его тут «окошком» — только гиперссылкой, таковы законы и закономерности буржуазного обмена информацией. А вот речь Александра на суде, как и сам суд — вот.

Зато имеются подробные свидетельства с другой казни, насильственной гибели предыдущего бесстрашного отряда народовольцев. Вероятно, и в Шлиссельбургской крепости всё было так же, если не хуже. Под ту же самую барабанную мелкую дробь, в разгаре весны лучшие, молодые умы отечества повисали в саванах висельников по воле самодержца над землёй…

Стоит ли удивляться, что когда пробил час последнего самодержца из Романовых, его вместе с наследником и наследницами — без малейших сомнений по приговору Уралсовета, куда гуманнее и куда быстрее, «отправили к праотцам» руки тех самых тысяч пролетариев, которые пришли следом за Александром Ульяновым и о которых он говорил на суде?..

---

Итак, вспоминаем ещё один день в истории, 3 апреля 1881 года – казнены члены «Народной Воли» Софья Перовская, Андрей Желябов, Николай Кибальчич, Тимофей Михайлов и Николай Рысаков.

Корреспондент «Kolnische Zeitung»: «Кибальчич и Желябов очень спокойны. Тимофей Михайлов бледен, но тверд. Лицо Рысакова мертвенно-бледно. Софья Перовская выказывает поразительную силу духа. Щеки ее сохраняют даже розовый цвет, а лицо ее, неизменно серьезное, без малейшего следа чего-нибудь напускного, полно истинного мужества и безграничного самоотвержения. Взгляд ее ясен и спокоен; в нем нет и тени рисовки…»

Из материалов дела: «Легкая улыбка отразилась на лице Желябова, когда, по окончании приговора, палач подошел к Кибальчичу, давая дорогу священникам, которые, в полном облачении, с крестами в руках, взошли на эшафот. Осужденные почти одновременно подошли к священникам и поцеловали крест, после чего они были отведены палачами каждый к своей веревке. Священники, осенив осужденных крестным знаменем, сошли с эшафота. Когда один из священников дал Желябову поцеловать крест и осенил его крестным знаменем, Желябов что-то шепнул священнику, поцеловав горячо крест, тряхнул головою и улыбнулся. Бодрость не покидала Желябова, Перовской, а особенно Кибальчича до минуты надевания белого савана с башлыком. До этой процедуры Желябов и Михайлов, приблизившись на шаг к Перовской, поцелуем простились с нею. Рысаков стоял неподвижно и смотрел на Желябова все время, пока палач надевал на его сотоварищей ужасного преступления роковой длинный саван висельников. Желябов и Перовская, стоя в саванах, потряхивали неоднократно головами. Последний по очереди был Рысаков, который, увидав других облаченными вполне в саваны и готовыми к казни, заметно пошатнулся, у него подкосились колени, когда палач быстрым движением накинул на него саван и башлык. Во время этой процедуры барабаны, не переставая, били мелкую, но громкую дробь.»

В.К.:«— Поцелуем простились не только Желябов и Михайлов с Перовской, но и все осужденные друг с другом, и одна только Перовская отвернулась от Рысакова, когда он потянулся к ней «.

В.Н.Фигнер: «Я как будто вижу эшафот, вижу Желябова. Он думает о том, что будет дальше с «Народной волей». Вот Кибальчич с его миролюбивой физиономией, небольшой бородкой и не то оскорбленной, не то презрительной полуулыбкой: он думает о своем аэроплане.»

Л.Плансон: «Крайним, считая слева, стоял Рысаков, терявший, видимо, от охватившего его ужаса последние силы и готовый ежеминутно упасть, так что сзади его поддерживал даже один из находившихся вместе с палачом арестантов. Одутловатое желтое лицо Рысакова было смертельно бледно, кажется он плакал.  Рядом с ним, в расстоянии полутора-двух шагов, стояла Перовская, видимо собирая все свои силы, чтобы казаться спокойной. Далее в таком же расстоянии, занимая средину помоста, стоял под среднею веревкой Михайлов, выделяясь своей высокой фигурой и грузным туловищем, и бросал озлобленные взгляды на стоявшую вдали толпу. Наконец, последними в правую сторону, на том же расстоянии один от другого и от Михайлова, стояли Желябов и Кибальчич, бледные, но спокойные. После окончания чтения приговора войска взяли «к ноге», снова послышался говор, шум и движение, а тем временем на каждого из осужденных были накинуты особые мешки-балахоны, скрывавшие преступников вместе с головами, но имевшие ниже шеи какие-то прорезы в горизонтальном направлении, которые давали возможность свободно накинуть на шею преступника петлю и затянуть ее.»

Фон Пфейль: «Началась ужасная деятельность палача, который в это время снял уже одежду и стоял в красной рубахе. Со своими помощниками он надел на головы осужденных капюшоны, которые были сшиты так, что шея оставалась открытой. Затем он взял грубо каждого за шею, чтобы убедиться, можно ли как следует положить петлю. Когда он подошел к Перовской, она в ужасе отступила от него, как бы защищая свою женскую честь… «

Из материалов дела: «В 9 часов 20 минут палач Фролов, окончив все приготовления к казни, подошел к Кибальчичу и подвел его на высокую черную скамью, помогая взойти на две ступеньки. Палач отдернул скамейку, и преступник повис на воздухе. Смерть постигла Кибальчича мгновенно; по крайней мере, его тело, сделав несколько слабых кружков в воздухе, вскоре повисло, без всяких движений и конвульсий. Преступники, стоя в один ряд, в белых саванах, производили тяжелое впечатление. Выше всех ростом оказался Михайлов. После казни Кибальчича вторым был казнен Михайлов…»

В.Тумашевский, «Новое время»: «..Фролов распоряжается покойно и толково.»

Л.Плансон: «С расстояния, на котором я стоял около помоста, т. е. на расстоянии 7-8 саженей веревки казались очень тонкими, и я помню, среди офицеров перед началом казни велись разговоры о том, что выдержат ли они человека, особенно такого, как Михайлов, не оборвутся ли… Когда к Михайлову подошли палачи, то он не дал им взвести себя на поставленную лестницу, как бы брезгуя их услугами, и, несмотря на закрытое балахоном лицо, слегка лишь поддерживаемый одним из палачей под локоть, сам решительно и быстро взошел по ступеням лестницы на верхнюю площадку, где позволил одеть на свою шею петлю. И в тот момент, когда из-под ног была выдернута лесенка и Михайлов должен был повиснуть на веревке, последняя не выдержала его тяжести, оборвалась… и огромная, грузная масса с высоты двух с половиной аршин грохнулась на гулкий помост…

Из нескольких тысяч грудей одновременно вырвался крик ужаса. Толпа заволновалась, послышались возгласы:

— Надобно его помиловать!

— Простить его нужно. Нет такого закона, чтобы вешать сорвавшегося!..

— Тут перст Божий!

— Царь таких завсегда милует! Пришлет своего флигель-адъютанта!..

И за минуту враждебно настроенная, готовая собственными руками растерзать всякого, кто посмел бы проявить свои симпатии к цареубийцам, изменчивая, как женщина, толпа преисполнилась горячими симпатиями к одному из самых ужасных преступников…
Тем временем, ошеломленные вначале неожиданностью, палачи, придя в себя, принесли откуда-то новую веревку, не без труда наскоро перекинули ее через освободившийся крючок, сделали новую петлю, а затем, подойдя к беспомощно лежавшему на помосте Михайлову, подхватили его под руки и потащили снова к лестнице.

И, о ужас! Михайлов оказался еще живым и даже в сознании, так как сам начал переставлять ноги и по помосту, и даже по ступенькам лестницы!..

Вновь ему накинули на шею петлю, несмотря на ропот волновавшейся толпы, и снова из-под его ног была вырвана лестница…

Не успел еще один из палачей отдернуть в сторону из-под ног Михайлова лестницу, как… вторично оборвалась веревка, на которой повисло на одну секунду  его большое тело, и оно опять с глухим ударом рухнуло на помост, дрогнувший от этого падения…

Невозможно описать того взрыва негодования, криков протеста и возмущения, брани и проклятий, которыми разразилась заливавшая площадь толпа. Не будь помост с виселицей окружен внушительным сравнительно нарядом войск, вооруженных заряженными винтовками, то, вероятно, и от виселицы с помостом, и от палачей и других исполнителей приговора суда в один миг не осталось бы ничего…

Но возбуждение толпы достигло своего апогея, когда с площади заметили, что Михайлова собираются вздернуть на виселицу еще раз…

Прошло с того момента более тридцати лет, а я до сих пор слышу грохот падения грузного тела Михайлова и вижу мертвую массу его, бесформенною кучей лежащую на высоком помосте!..
Однако откуда-то была принесена новая, третья по счету, веревка совершенно растерявшимися палачами (ведь они тоже люди!..)
На этот раз она оказалась более прочной, так как, когда безжизненное тело Михайлова было с большими усилиями внесено несколькими арестантами на лестницу и после долгой возни голова его всунута в новую петлю, то на этот раз веревка не оборвалась, и тело повисло над помостом на натянувшейся как струна веревке…»

В.К.: «Вторым был повешен Михайлов. Вот тут-то и произошел крайне тяжелый эпизод, вовсе не упомянутый в отчете: не более, как через 1—2 сек. после вынутия ступенчатой скамейки из-под ног Михайлова, петля, на которой он висел, разорвалась, и Михайлов грузно упал на эшафотную настилку. Гул, точно прибой морской волны, пронесся по толпе; как мне пришлось слышать потом, многие полагали, что даже по закону факт срыва с виселицы рассматривается как указание свыше, от бога, что приговоренный к смерти подлежит помилованию; этого ожидали почти все.

Несмотря на связанные руки, на саван, стеснявший его движения, и на башлык, мешавший видеть, Михайлов поднялся сам и лишь направляемый, но не поддерживаемый помощниками палача, взошел на ступеньки скамейки, подставленной под петлю палачом Фроловым. Последний быстро сделал новую петлю на укрепленной веревке и через 2—3 мин. Михайлов висел уже вторично. Секунда, две… и Михайлов вновь срывается, падая на помост!

Больше прежнего зашумело море людское! Однако палач не растерялся и, повторив уже раз проделанную манипуляцию с веревкой, в третий раз повесил Михайлова. Но заметно было, что нравственные и физические силы последнего истощились: ни встать, ни подняться на ступеньки без помощи сотрудников Фролова он уже не мог.

Медленно завертелось тело на веревке. И вдруг как раз на кольце под перекладиной, через которое была пропущена веревка, она стала перетираться, и два стершиеся конца ее начали быстро-быстро и заметно для глаза раскручиваться. У самого эшафота раздались восклицания: — «Веревка перетирается! Опять сорвется!» Палач взглянул наверх, в одно мгновение подтянул к себе соседнюю петлю (шестая петля предназначалась для Геси Гельфман), влез на скамейку и накинул петлю на висевшего Михайлова. Таким образом, тело казненного поддерживалось 2 веревками, что и показано совершенно ясно на рисунке, сделанном фотографом Несветевичем… «

Корреспондент «Kolnische Zeitung»: «Я присутствовал на дюжине казней на Востоке, но никогда не видал подобной живодерни.»

Корреспондент «Times»:«Все присутствующие отзываются об этой казни, как о самом безобразном зрелище, которое когда либо видно было».

Из материалов дела: «…за ним следовала Перовская, которая, сильно упав на воздухе со скамьи, вскоре повисла без движения…»

Л.Плансон: «Как она ни храбрилась при жизни, пока ее везли до виселицы, стараясь своею презрительной улыбкой показать полное свое пренебрежение к предстоявшей ей казни и тем, которые так или иначе причастны были к ней, однако в последнюю минуту и в ней заговорил инстинкт самосохранения. Когда после наложения на ее шею петли соскочившие с лестницы арестанты-палачи стали выдергивать из-под ее ног лестницу, Перовская так сильно ухватилась ногами о какую-то выступавшую часть верхней площадки лестницы, не знаю уж хорошенько, что два дюжих арестанта лишь с большим трудом оторвали лестницу от точно приросших к ней ног Перовской, после чего она некоторое время, точно огромный маятник качалась на тонкой веревке взад и вперед над помостом, причем из-под надетого на ней мешка-балахона мелькали ее вздрагивающие ноги, пока наконец кто-то из палачей не догадался остановить качавшееся тело и прекратить тем неприятное зрелище.»

Есть и совершенно иная трактовка поведения Перовской на эшафоте, более правдоподобная.

С.Иванов:«…Особенно поразил меня один полицейский — околодочный или что-то повыше. Он пришел одним из последних, сильно взволнованный и бледный. Из долетевших до меня отдельных фраз его рассказа было видно, что он находился вблизи самого эшафота.

— «Вы представьте себе,—почти громко крикнул он,— вот так женщина! Ведь сама оттолкнула скамейку и затянула на себе петлю».

Эта фраза как то особенно поразила меня, и в устах полицейского свидетеля казни, показалась мне своего рода апофеозом.»

А.Брейтфус: «За Перовской следовал Желябов, долго бившийся в конвульсиях, описывая вольты в воздухе, и в публике опять слышался ропот: наверное петля попала на подбородок.

Д. Г. Венедиктов: «Над Андреем Желябовым палач потешался: сверх обычной петли, затянутой на шее А. Желябова, палач наложил ему еще другую петлю, узлом на подбородке, что сильно удлиняло мучения повешенного. Причем палач настолько возмутил даже доктора, присутствовавшего при казни, что тот обратился с грубой бранью на палача; последний, как сообщают иностранные корреспонденты, дерзко ответил: когда я тебя повешу, то стяну как следует.»

Из материалов дела: «Четвертым был казнен Желябов, последним — Рысаков, который, будучи сталкиваем палачом со скамьи, несколько минут старался ногами придержаться к скамье. Помощники палача, видя отчаянные движения Рысакова, быстро стали отдергивать из-под его ног скамью, а палач Фролов дал телу преступника сильный толчок вперед. Тело Рысакова, сделав несколько медленных оборотов, повисло, так же спокойно, рядом с трупом Желябова и другими казненными.

Л.Плансон: «Что они переиспытывали в эти мгновения, показавшиеся им, вероятно, вечностью, не берусь сказать, но, очевидно, их самочувствие было ужасно!.. С ними, впрочем, справились живо. Два дюжих арестанта поднесли к висевшей над Рысаковым петле небольшую лесенку, вроде тех, что употребляются в магазинах, но значительно шире и более крепкой конструкции. Она имела около двух аршин в вышину, и прочные подпорки поддерживали ее верхнюю площадку, давая возможность свободно стоять там двум и даже трем человекам. По этой лестнице два арестанта ввели под руки Рысакова на верхнюю площадку, и, пока один придерживал его, другой накинул ему на шею петлю, немного затянул ее, а затем, соскочив и дав соскочить своему товарищу, разом выдернул лестницу из-под ног Рысакова, и последний, слегка качнувшись, дернулся как-то вниз и сразу безжизненно повис на натянувшейся веревке, привязанной другим концом к одному из вертикальных столбов виселицы. Вероятно, смерть последовала моментально. Мне кажется, что Рысаков уже ранее того от волнения и страха потерял сознание.»

В.И. Дмитриева: «Холопствующая печать злорадствовала вокруг эшафота и упивалась описанием предсмертных судорог Софьи Перовской, а в то же время люди, бывшие на месте казни, рассказывали, что когда полумертвый Михайлов дважды срывался с петли (прибавляли при этом, будто у палача от волнения дрожали руки), то часть солдат громко требовала его помилования и «- налево, кругом марш» — была отправлена под арест. Те же очевидцы сообщили, что в толпе в разных местах возникали драки: били и тех, которые злорадствовали и издевались над ними.»

Из материалов Дела: «В 9 часов 30 минут казнь окончилась; Фролов и его помощники сошли с эшафота и стали налево, у лестницы, ведущей к эшафоту. Барабаны перестали бить. Начался шумный говор толпы. К эшафоту подъехали сзади две ломовые телеги, покрытые брезентом. Трупы казненных висели не более 20 минут. Затем на эшафот были внесены пять черных гробов, которые помощники палача подставили под каждый труп. Гробы были в изголовьях наполнены стружками. На эшафот вошел потом военный врач, который, в присутствии двух членов прокуратуры, освидетельствовал снятые и положенные в гроб трупы казненных. Первым был снят с виселицы и положен в гроб Кибальчич, а затем другие казненные. Все трупы были сняты в 9 часов 50 минут. По освидетельствовании трупов гробы были немедленно накрыты крышками и заколочены. Гробы были помещены на ломовые телеги и отвезены под сильным конвоем на станцию железной дороги, для предания тел казненных земле на Преображенском кладбище.

          Вся процедура окончилась в 9 часов 58 минут. В 10 часов градоначальник дал приказ к разбору эшафота, что и было немедленно исполнено тут же находившимися плотниками, после того как палач Фролов, или, как он себя сам называет, «заплечных дел мастер», так и его помощники были отвезены в арестантских «хозяйственных фургонах тюремного ведомства» в Литовский замок.

          В начале одиннадцатого часа войска отправились в казармы; толпа начала расходиться. Конные жандармы и казаки, образовав летучую цепь, обвивали местность, где стоял эшафот, не допуская к нему подходить черни и безбилетной публике. Более привилегированные зрители этой казни толпились около эшафота, желая удовлетворить своему суеверию — добыть «кусок веревки», на которой были повешены преступники.»

Л.Плансон: «А палачи, пользуясь людскою глупостью, бойко торговали снятыми с виселицы веревками, которых, на их счастье, на этот раз оказалось так много!»

В.Н.Фигнер: «…Погода была чудная: небо ясное, солнце лучезарно-весеннее, на улицах — полная ростепель. Когда я вышла из дома, народное зрелище уже кончилось, но всюду шел говор о казни, и в то время, как сердце сжимало у меня от воспоминаний о Перовской и Желябове, я попала в вагон конки, в котором люди возвращались с Семеновского плаца, на котором происходило зрелище. Многие лица были возбужденные, но не было ни раздумья, ни грусти.»

А.В.Богданович, из дневника, 3 апреля: «Сегодня утром, в 9 ¹/₂ часов, совершена казнь над преступниками. Повешен первым Кибальчич. Его удачно повесили: он скоро умер. Потом Михайлов, который был четыре раза (если можно так выразиться) повешен: первый раз он оборвался и упал на ноги; второй раз веревка отвязалась, и он упал во весь рост; в третий раз растянулась веревка; в четвертый раз его при­шлось приподнять, чтобы скорее последовала смерть, так как слабо была завязана веревка. Доктора его в таком положении держали 10 минут.

Перовская была удачно повешена, и смерть наступила быстро, но Желябову и Рысакову пришлось довольно долго промучиться, так как палач Фролов (один-единственный во всей России палач) так был потрясен неудачей с Михайловым, что этим обоим дурно надел петлю, слишком высоко, близко к подбородку, что и замедлило наступление агонии. Пришлось их вторично спустить и повернуть узлы прямо к спинной кости и, завязав их крепче, снова их предоставить их ужасной участи.

Виселица была устроена одна и на ней 6 колец, в 5-ти — веревки. Привезли преступников на позорных колесницах: Желябов и Рысаков — в одной, а Михайлов, Перовская посредине и Кибальчич — во второй. У всех были на груди доски с надписью: «цареубийца».

Казнь была на Семеновском плацу. Народу было очень много, много помято людей в толпе; одна женщина за приветствование Перовской была схвачена. Она влетела от толпы в дом по Николаевской; швейцар запер за ней дверь, чтобы спасти ее, но толпа, выломав дверь, избила швейцара, а также эту даму. У нее нашли револьвер.»

В. Г. Саговский, смотритель Преображенского православного кладбища: «Накануне казни 2 апреля 1881 года ко мне на кладбище явился пристав Александро-Невской части города Петербурга с каким-то штатским господином и приказал спешно приготовить в отдаленном углу кладбища общую могилу для пяти гробов. Документ на эту могилу он обещал доставить завтра. В дальнем углу кладбища на пустыре могильщики в тот же день вырыли глубокую яму.

3 апреля в 9 часов утра я согласно распоряжению пришел на станцию Обухово. Вскоре из Петербурга подкатил паровоз с одним прицепленным к нему товарным вагоном. С паровозом прибыл все тот же пристав Александро-Невской части и несколько штатских. Вагон отцепили. Паровоз ушел.

В это время к вагону подошел местный пристав Шлиссельбургского участка Агафонов, который заранее был вызван на станцию.

Когда открыли товарный вагон, то увидели там пять ящиков, не похожих на обычные гробы, вымазанные черной краской. Кладбищенские рабочие поставили эти ящики на дровни и повезли к церкви, но пристав Агафонов предупредил меня, что отпевание казненных запрещено.

Гробы повезли к приготовленной могиле. Едва миновали церковь, как показались верховые казаки, которые неслись во всю мочь… Сотня казаков приехала охранять похороны. Казаки разделились на две шеренги и поехали сзади дровней с гробами.

Привезли ящики с телами казненных к могиле и стали спускать. Ящики до того были плохи, так наскоро сбиты, что некоторые из них тут же поломались. Разломался ящик, в котором лежало тело Софьи Перовской. Одета она была в тиковое платье, в то самое, в котором ее вешали, в ватную кофту.»

---

От редакции: Однако пусть вас нагромождение этого мрака и патологоанатомии не смущает, товарищи. Ибо мы-то знаем: сколько бы ни казнили «в назидание», сколько бы ни запугивали и не «смиряли» народ России самодержцы и их жандармы с попами, а революционный процесс шёл, просвещение масс трудящихся шло, и не случайной «переменчивостью симпатий», а убеждениями крепло социал-демократическое движение России и Европы. И сказанные Лениным после казни брата слова «Мы пойдём иным путём» воплотятся в жизнь — после репетиции революции в 1905-м, медленной поступью уже тысяч и тысяч сознательных пролетариев, по иному пути придём к Великому Октябрю и социализму.

Как и любой «подписанный кровью» тезис требует зрелого, аргументированного антитезиса, так и работа прежде всего с Теорией, внедрение революционной теории в передовые отряды рабочего класса — пошла бойче и организованней после того, как в своей утопии поднять на восстание русский народ (именно эта категория звучит в устах старшего брата Ленина) народовольцы и народоволки дошли до тупика. «Иной путь», если отсчитывать с 1887-го, занял тридцать лет, именно столько потребовалось большевикам, чтобы создать внутри изменчивого социума научного уровня научной же слаженности коллектив, партийный детонатор, готовый к революционной ситуации всегда, но ещё и приближающий её сочетанием легальной и нелегальной работы в массах.

Тридцать лет на вызревание и подготовку революции — это не так много, это сознательная жизнь одного человека, — жизнь, конечно, длиннее той, что прожил Александр Ульянов, но и его самопожертвование (которое самоцелью не было, не камикадзе) сыграло роль в становлении революционного самосознания современников. Тридцать лет на подготовку окончательного штурма самодержавия, лёгкое падение его (самоотречение), и затем борьба уже с буржуазной демократией в виде Временного правительства, которая заняла внутри этого континуума у большевиков минимум времени. Не оружием, не массовостью и уж тем более не индивидуальным террором — но только заострением Теории в эмигрантской, в подпольной работе, сдюжили эту работу, осилили эту задачу большевики и непосредственно Ленин.

Плюс ещё двадцать лет, с 1917 по 1937-й — и социалистический индустриальный базис в СССР выстроен. Это рекордные в Истории сроки не просто «победы идей», но уже их планомерного воплощения. А к 1948-му, не смотря на беспрецедентную войну, истощение экономики СССР, благодаря всё той же по-научному организованной работе ЦК ВКП(б) и Сталина, начнётся (возобновится, точнее) ракетостроение, которое уже выведет СССР на орбиту Земли.

Да-да, всё это звенья одной цепи и хронологии — царизм вешал первооткрывателей ракет, а социализм давал им (хоть и с издержками коллективистской подозрительности и конкуренции в 1930-х) максимум поддержки, потому что именно так строилось внутри себя новое общество, целью которого всегда было — перерасти национальные (СССР) границы, стать настолько заразительным примером, чтобы социализм мирно зашагал по планете… И революционный процесс шёл, продолжался — Сталин уже не увидел Кубинской революции, но именно его примером и опытом большевиков вдохновлялись «барбудос». Прибавить сюда соцлагерь, созданный при Сталине — правда, нестабильный (вспоминаем Югославию), но в целом — сдвиги шли в нашу сторону. И только подлый «доклад о культе» Хрущёва — изменил ситуацию не в нашу пользу…

Говорит, судит ленивый обыватель, что Ленин мстил за брата (в глупеньком кинце «Ленин. Неизбежность» эта мысль даже высказывается от его имени) — нет, банальной местью тут не объяснить ничего. Ленин лишь провёл очень детальную работу над ошибками в оргработе, в строительстве уже такого социального механизма (партии), который, опять же не числом, а умением — сломит казавшийся в дни этих казней вечным, незыблемым царский режим и капитализм вместе с ним.

Дмитрий Чёрный, член ЦРК ОКП