Начало «Пражской весны» и её трактовки

Во время своих визитов в восточноевропейские страны в 1992-1993 гг. 1-й президент России Б.Ельцин давал популистские политические оценки таким «противоправным действиям СССР», как «вооруженное подавление восстания» в Венгрии в 1956 г. (подробный материал об этом фашистском, основательно подготовленном мятеже — мы давали недавно) и «интервенция» в Чехословакию в 1968 г. Тотчас произошел настоящий фейерверк многочисленных публикаций документов и материалов, ранее хранившихся за «семью печатями», — прежде всего в России. Свобода! «Процесс над КПСС», деятельность которой Ельцин «приостановил» 6 ноября — ещё витал в воздухе как идея, как вектор «нового развития»…

Понятно, что Ельцин, а с ним и Александр Яковлев, переживший Горбачёва в Кремле — готовы были в те годы каяться за все «грехи большевизма» огульно и оптом, у Яковлева была ещё любимая «Катынь» (где до сих пор нет доказательств, что расстреливал польских офицеров НКВД, а не нацисты — причём тема изначально и вброшена-то была Геббельсом) которая даже Ельцина пережила — и за которую уже поехали каяться Путин с Медведевым, но «Ту-154 — самый лучший самолёт», и чудом этот позор в Смоленске у новенького мемориала не состоялся, Качинький не долетел…

Однако, сейчас не о «Катыни» (и Анджея Вайды — тоже) — о ней как-нибудь в следующий раз.

Сегодня — вообще вполне историческая дата. 23 марта 1968 года в Дрездене прошло совещание лидеров стран Варшавского Договора по проблемам Чехословакии. Здесь были Вацлав Гомулка, Вальтер Ульбрихт, Тодор Живков, Янош Кадар, Брежнев и Дубчек. Не был приглашен только Николае Чаушеску из Румынии. Дубчек заверял присутствующих в том, что коммунисты прочно контролируют положение в Чехословакии. Однако участников встречи больше всего беспокоила политика самого Дубчека и КПЧ.

Как Председатель КГБ Ю. Андропов, имевший уже непосредственный опыт венгерских событий 1956 года, не мог участвовать в этой работе в качестве официального члена советской делегации. Но он внимательно следил за развитием событий, собирал и изучал информацию и участвовал во многих обсуждениях ситуации. В окружении Брежнева на переговорах появился, однако, недавний первый секретарь Горьковского обкома партии Константин Катушев. Он выдвинулся еще в 1950-е годы как конструктор танков, но затем перешел на партийную работу. Именно Катушев был избран весной 1968 года на пост секретаря ЦК КПСС по международным делам, который ранее занимал Ю. Андропов.

Апрель стал во многих отношениях решающим месяцем «Пражской весны». Дубчек заявил, что страна и партия вступают в новый этап социалистической революции и нужно придать сознательность и планомерность идущему в стране процессу обновления, чтобы избежать крайностей и возродить авторитет КПЧ, подорванный в прежние годы. Пленум ЦК КПЧ утвердил «Программу действий», в которой давался краткий анализ происходящего кризиса и намечались пути демократической перестройки всех областей общественной и экономической жизни.

Новое правительство страны возглавил Олдржих Черник, его заместителями стали О. Шик и Г. Гусак. В стране наблюдался подъем духа, повсюду шли многолюдные собрания. В рамках Национального фронта возрождалась деятельность других партий, существовавших долгое время лишь формально. Бурный рост общественной активности и критики шел, однако, не во вред, а на пользу КПЧ; в партию вступали десятки тысяч новых членов, преимущественно из молодежи. Авторитет ЦК КПЧ быстро возрастал, а Александр Дубчек превратился в национального героя.

Далеко не все в ЦК КПЧ и среди актива партии разделяли идеи «пражской весны». Здесь была группа радикалов, для которых апрельская «Программа действий» казалась уже недостаточной. Давала знать о себе и группа противников реформ — «консерваторов», возглавляемая Василем Биляком и Алоизом Индрой. Не менее 40 процентов членов ЦК придерживались промежуточных позиций: весной 1968 года эти люди поддерживали Дубчека, но эта поддержка не всегда была прочной. Некоторые из известных ранее партийных и государственных деятелей ушли в тень, покинули свои посты или даже вышли из партии. Один из членов Верховного суда покончил с собой.

Всё это сильно напоминает нам события августа 1991-го в Москве — и по сути-то, как и в Венгрии осенней 1956 года, всё только будет повторяться, но с иной расстановкой сил, вплоть до вот этих «уравнений» из символов, зловеще кочующих из столицы в столицу. И самоубийства тех, кто уже понял, что за «реформированием социализма» прячется не просто капитализм, а соседний империализм и страны НАТО, готовые ввязаться в бой, и военная техника на улицах столиц, и баррикады…

Интересно, но весьма однобоко антисоветско описал эти события их участник и очевидец Милан Кундера в романе «Невыносимая лёгкость бытия»:

Дни, когда она фотографировала советских солдат на пражских улицах и лицом к лицу встречалась с опасностью, были самыми прекрасными в ее жизни. Это были единственные дни, когда телевизионный сериал ее снов оборвался и ночи ее стали счастливыми. Русские на своих танках принесли ей душевное равновесие. Теперь, когда праздник кончился, она снова стала бояться своих ночей и хотела бы бежать от них. Она поняла, что бывают обстоятельства, при которых она может чувствовать себя сильной и счастливой, и мечтала теперь уехать в другой мир с надеждой, что там снова встретится с чем-то подобным.

Роман даже экранизирован, но экранизация неудачная. В экранизации романа Её роль играет Жюльет Бинош.

Главный герой романа (альтер-эго Кундеры), Томаш, специализирующийся на составлении гороскопов даже для членов партии, но больше для их жён, которым весьма оригинально «чинит телевизоры», — проводит вечера той весны с друзьями в ресторане, где играют танцевальную музыку для молодежи. По случайному совпадению именно это место выбрала для отдыха некая русская делегация в высоких партийных чинах (видимо, изучающая контрреволюционную обстановку непосредственно в Праге). По требованию членов КПСС музыканты играют любимую музыку главы делегации — «Из-за острова на стрежень». Однако уже развращенное тлетворным влиянием Запада поколение чехословацкой молодежи недовольно покидает зал, не оценив древнерусского искусства…

Это столкновение «русского империализма» и «демократического социализма» показано именно в фильме (а не в романе) настолько примитивно, что как раз и показывает ненароком самую суть неудавшейся контрреволюции: тот самый условный «сталинизм», который весной 1968 года крыла партийная и околопартийная пресса (почти как в Венгрии — только там за «критикой перегибов сталинских методов руководства» куда раньше показались коготки ЦРУ, Конгресса и Госдепа США) — выражает некий для контрреволюционеров отживший мир, скучно-консервативный, ну а элементы буржуазной культуры (в США идут противоположные процессы — рок там стоит на левых, просоциалистических позициях в основном) демонстрируют «прогрессивность» устремлений и КПЧ под водительством Дубчека, и молодёжи… Фильм снят тогда, когда и в СССР перестройка шла полным ходом и была необратима — что вполне запечатлено на реконструкции событий.

Уровень настороженности не только ЦК КПСС и СССР в этой ситуации, но и соседних соцстран (включая пережившую подобное десять лет назад Венгрию) — хорошо отражает нижеследующий документальный фильм.

Весна 1968 года показала, однако, не только достоинства, но и недостатки А. Дубчека. Он не сумел консолидировать власть в стране и не устранил с важных постов не только скрытых, но и открытых противников реформ. С другой стороны, он не смог обозначить ясную границу между реформаторами- социалистами и множеством групп, которые выступали против социализма и против Советского Союза. «Авторитет Дубчека, — писал позднее его соратник Зденек Млынарж, — укреплялся с космической скоростью. Это было неожиданностью не только для окружавших его в Праге людей, но и для Москвы… Было чему поражаться: первый секретарь компартии становится героем всенародного движения за гуманизм и демократию. В истории коммунистического движения такого еще не было…

У Дубчека были не только положительные качества, но и недостатки. Прежде всего он был нерешительным. Он оттягивал принятие решений даже тогда, когда необходимо было реагировать немедленно. Это было оборотной стороной стремления Дубчека «убедить товарищей». В ряде ситуаций, когда уже были известны все «за» и «против» и когда решение зависело только от него, Дубчек все еще колебался, нерешительно лавируя не только между различными группами в КПЧ, но и в конфликтах между Москвой и Прагой. И все же ореол Дубчека оказался решающим фактором, так что даже противники реформ не только не осмеливались выступить против Дубчека, а, напротив, старались перетянуть его на свою сторону».

Не было ясной позиции в отношении «Пражской весны» и Дубчека и в руководстве КПСС. Из членов Политбюро в пользу умеренности и сдержанности выступали А. Косыгин, Н. Подгорный и М. Суслов. В пользу решительных действий против «ревизионистов» из КПЧ, не исключавших и военное вмешательство, выступали А. Кириленко, А. Шелепин, К. Мазуров и особенно украинский лидер П. Шелест. Брежнев колебался, хотя именно он должен был принимать главные решения. Явно в группе «ястребов» находились советские маршалы, а также В. Ульбрихт и В. Гомулка, которые оказывали на Брежнева сильное давление. Среди сторонников «решительных мер» был и Юрий Андропов. Георгий Арбатов позднее писал: «На основании того, что я слышал, могу сказать, что среди сторонников «решительных мер», к сожалению, был и Ю. В. Андропов, у которого после событий в Венгрии в 1956 году сложился определенный синдром нетерпимости, может быть связанный с убежденностью в том, что нерешительность и затяжки ведут к более серьезному кровопролитию»

В чём же проблема таких трактовщиков «Пражской весны», как Рой Медведев или современные троцкисты, видящие «наступающий империализм», конечно же, только со стороны СССР, но не видящие его как раз там, где он реально существовал и имел разветвлённую агентуру? Проблема — в изъятии отдельно взятых «реформ» из контекста Холодной войны. Сколь бы ни были на первый взгляд «внутренними» планы отреформировать социализм (а чем были плохи сельхоз-кооперативы конца 1940-х для Чехии? даже у Кундеры, уже в другом романе «Жизнь не здесь», они походя описаны вполне позитивно) силами КПЧ — но в условиях встренности ЧССР в соцлагерь такие эксперименты не могли не привести к последствиям иного характера. Именно из целостности Соцлагеря, — целостности новой, бОльшей, чем чей-то суверенитет, — и надо исходить в анализе «Пражской весны». Слишком много было вложено в ЧССР братскими народами за 20 лет социализма, чтобы запросто отдать это в руки ещё толком-то не получивших образование, но голосистых студентов (которые и в Будапеште стали лишь глашатаями вооружённого восстания, но не его вожаками). Карта суверенитета тут оказывается в руках буржуазных сепаратистов…

Да и что это за «сталинизм» такой в КПЧ, который не смогли взорвать даже в виде памятника, долго и основательно (символично! 1960-е начались с этого взрыва и кончались социальным взрывом уже иных масштабов, который только благодаря крепким и слаженным дружеским объятиям Соцлагеря удалось удержать в пределах Праги и в этих же объятиях задушить контрреволюцию) строившегося на сбережения рабочих Чехословакии? Не был ли идеологический реванш недавно репресированных членов КПЧ — прямой игрой на руку далеко не социалистическим соседям?

Именно так и было — и как бы ни был сперва либерален Брежнев, но он-то понял, к чему приведут все эти, в основном декларативные, популистские «реформы» — к подрыву социалистической экономики Чехословакии и к распаду страны, выходу её из Варшавского договора.

Вот потому и ввели все ближайшие страны соцлагеря за небольшим исключением свои войска. И некорректно говорить только о «русских танках» — сколь бы кто-то ни пытался тут выглядеть выгодно и космополитично, как Евтушенко! Танки и солдаты были всего соцлагеря, а Чехословакия — не «островком временной свободы», но активно расшатываемым элементом СоцСистемы. Вот отсюда и надо начинать анализ…

Впрочем, пока посмотрим фильм по роману Кундеры, а сами продолжим размышления завтра — с выкладками позиций обеих сторон, ведь 23-е марта — это только начало «Пражской весны»…

Дмитрий Чёрный, член ЦРК ОКП