Товарищ Чичерин, большевик и дипломат

Георгий Васильевич Чичерин – выходец из знатного дворянского рода, которому волею судеб довелось стать фактическим отцом советской дипломатии, занимая пост наркома иностранных дел сначала РСФСР, а затем и СССР в очень непростой период 1920-х гг., в эпоху, когда Советская Россия находилась в международной изоляции и должна была бороться за своё международное признание, за своё новое, почётное место в системе глобальных отношений. В конечном итоге эта сложнейшая задача была достигнута за две первые пятилетки Советской власти, и Георгию Васильевичу в этом принадлежит немалая заслуга.

Георгию Чичерину действительно выпало сыграть немаловажную роль в становлении и развитии молодого советского государства и его внешней политики. Находясь в общей сложности на посту наркома по иностранным делам более 12 лет (с мая 1918-го по июль 1930 г.), Чичерин показал замечательный пример служения трудовому народу. Он внёс значительный вклад в дело защиты завоеваний пролетарской революции, беззаветно трудясь на вверенном ему участке работы.

Если пунктирно обозначить основные этапы карьеры Чичерина и его главные достижения на посту наркома, то здесь стоит выделить два эпизода. Во-первых, то, что Георгий Васильевич в составе Советской делегации участвовал в заключении Брестского мира в марте 1918 г. Как бы ни оценивать этот договор (сам В. И. Ленин называл этот мир «похабным» — название подсказали изнурённые бессмысленной войной солдаты летом 1917-го, ещё до Октябрьской революции), нельзя не отметить, что в конечном итоге его подписание оказалось правильным решением, грамотным тактическим манёвром, позволившим выиграть время и собраться с силами молодой Советской республике. Во-вторых, то, что в итоге стало главным успехом наркома – его участие в Генуэзской конференции 1922 г., где им был подписан знаменитый Рапалльский договор, сыгравший немалую роль в утверждении положения России на международной арене.

Георгий Чичерин родился 12 (24) ноября 1872 г. в родовом имении в селе Караул Кирсановского уезда Тамбовской губернии и происходил из старинного дворянского рода. Его отец, Василий Николаевич Чичерин, также служил на дипломатическом поприще, в течение ряда лет занимал довольно видные должности в представительствах России в Бразилии, Германии, Италии, Франции. Его матерью была баронесса Жоржина Егоровна Мейендорф. К слову, свадьба родителей Чичерина состоялась на российском военном корабле в генуэзской гавани – там, где много лет спустя взойдёт дипломатическая звезда их сына.

Георгий рос впечатлительным, любознательным мальчиком, в атмосфере патриархального, интеллигентного дворянского семейства. С раннего детства он много читал, изучал иностранные языки, считая их главным залогом жизненного успеха. Много лет спустя иностранные дипломаты будут изумляться тем, как легко российский нарком говорит на нескольких основных европейских языках.

Большое впечатление на юного Чичерина произвела ранняя смерть отца. Разочаровавшись в дипломатической службе, Василий Николаевич сблизился с религиозными сектами, в частности, с евангельскими христианами – протестантской сектой, близкой к баптистам. В России её сторонников именовали редстокистами (по имени её создателя – британского лорда Редстока, который в 1874 г. приезжал в Петербург читать проповеди), а также пашковцами (по имени отставного полковника Василия Александровича Пашкова, который проникся идеями лорда Редстока и организовал «Общество поощрения духовно-нравственного чтения»). Формальным поводом к выходу в отставку стала история с несостоявшейся дуэлью с душевнобольным двоюродным братом жены бароном Рудольфом Мейендорфом, который публично оскорбил Василия Николаевича, за чем должен был последовать вызов на дуэль. Но по религиозным соображениям Чичерин-старший от дуэли уклонился, вследствие чего, по неписанным правилам того времени, ему пришлось подать в отставку. Он вернулся в родное имение, где вёл жизнь обычного помещика. Но, будучи человеком экзальтированным, захваченным духовными поисками, он искал какого-то приложения своим силам и энергии. Кроме того, ему хотелось развеять возможные подозрения в трусости в связи с его отказом от участия в дуэли. Вскоре с миссией Красного Креста он добровольцем отправился на Балканскую войну, где, не жалея себя, вытаскивал раненых с поля боя. Эта поездка оказалась для него роковой. С войны он вернулся тяжело больным человеком и через несколько лет скончался.

Болезнь и смерть отца наложили мрачный отпечаток на детство Чичерина. Он вёл замкнутый, отрезанный от реальности образ жизни. Основное содержание повседневной жизни семьи составляли совместные молитвы, пение религиозных гимнов, чтение Библии вслух. Но, кроме того, лишённый обычных детских забав, Георгий всерьёз занимался самообразованием, пристрастился к чтению серьёзных книг, в том числе исторических. В будущем это ему очень пригодится.

В детстве и юности Чичерин находился под большим духовным влиянием матери, которая научила его ценить искусство, воспитала романтическое восприятие человеческого несчастья. Замкнутый образ жизни развил в нём природную застенчивость и замкнутость. В школе ему было тяжело – он плохо ладил с товарищами, да и вообще трудно сходился с людьми. Эти качества останутся с ним до конца жизни.

С 1884 г. он учится в гимназии – сначала в родном Тамбове, в Тамбовской губернской гимназии, а затем, после переезда в столицу, в 8-ой мужской гимназии. В 1891 г. Чичерин поступил на историко-филологический факультет Петербургского университета. В 1897 г., после окончания университета, следуя семейной традиции, Чичерин поступил на службу в Министерство иностранных дел, где трудился в Государственном и Петербургском главном архиве МИД. Он участвовал в создании «Очерка истории министерства иностранных дел России», работал в основном над разделом по истории XIX в. Знакомство с архивными документами, исторической литературой, мемуарами государственных деятелей и дипломатов, несомненно, послужили ему подспорьем в дальнейшей дипломатической деятельности.

В начале 1904 г. Чичерин уехал в Германию, где вступил в берлинскую секцию РСДРП, вошёл в состав Русского информационного бюро и был избран секретарём Заграничного центрального бюро партии. С 1907 г. Чичерин жил преимущественно во Франции и Бельгии, где вёл активную публицистическую деятельность, сотрудничал с изданиями социал-демократического направления и участвовал в создании русскоязычной газеты «Моряк». После начала Первой мировой войны переехал в Лондон, где также сотрудничал во многих социалистических и профсоюзных органах печати. Писал он в этот период и для издававшейся в Париже газеты «Наше слово» под псевдонимом Орнатский, под которым он был широко известен в революционных кругах. Под этим именем знала его и агентура царской полиции, по сведениям которой, к слову, он ссудил немалые личные средства на нужды революционного движения. Также он выступал одним из вдохновителей социал-демократического бюллетеня, печатавшегося на немецком языке в Берлине. В основном публичные выступления Чичерина того периода посвящены проблемам английского рабочего движения.

После Февральской революции Чичерин стал секретарём Российской делегатской комиссии, которая содействовала возвращению на родину российских политэмигрантов. Он, как большевик, вёл активную антивоенную агитацию, за что в августе 1917 г. английские власти заключили его в одиночную камеру Брикстонской тюрьмы.

Но о Чичерине помнили в России. Многие лидеры партии большевиков прекрасно знали его по совместной работе в эмиграции и практически сразу после революции стали прочить его на работу в наркомат иностранных дел. Но сначала его было необходимо вызволить из английской тюрьмы, что удалось осуществить в результате довольно хитроумной комбинации. Дело в том, что после Октябрьской революции многие иностранцы, в том числе дипломаты, стали спешно покидать Россию. Но вскоре многим из них советские власти перестали выдавать выездные визы. Отказали в её получении и английскому послу Джорджу Бьюкенену, замешанному в поддержку реакционных сил и партий.

Условием возобновления выдачи виз было названо освобождение арестованных на чужбине российских революционеров, в том числе Чичерина. В итоге 3 января 1918 г. Георгий Чичерин был освобожден из тюрьмы и через несколько дней вернулся в Россию. Уже 29 января он был назначен заместителем наркома по иностранным делам Л. Д. Троцкого, а 30 мая того же года он стал главой наркомата. Георгий Васильевич целых 12 лет возглавлял НКИД сначала РСФСР, а затем, с 1923 г., и СССР. По тем временам это было рекордом – в других наркоматах, бывало, руководители менялись по несколько раз в год.

Его приход в Народный комиссариат по иностранным делам был предопределен уже в первые дни Октября, когда Троцкий, взяв на себя обязанности наркома по иностранным делам и исходя из своей теории «мировой революции», полагал, что Министерство иностранных дел скоро будет ненужным. Многие руководящие деятели партии хорошо знали Георгия Васильевича Чичерина по работе в эмиграции и прочили его на пост главы внешнеполитического ведомства. Позже Троцкий признавал: 

Наша дипломатическая деятельность происходила в Смольном без всякого аппарата Наркоминдела. Только когда приехал Чичерин и был назначен в состав Наркоминдела, началась работа в самом здании, подбор новых сотрудников, но в очень небольших размерах.

Буквально с первых дней его прихода в наркомат, на Чичерина обрушилась огромная масса разнообразных дел. Ведь ему, по сути, предстояло воссоздавать с нуля аппарат наркомата, его структуру управления, а также вырабатывать стратегические основы внешней политики молодого Советского государства. Чичерин, по словам В. И. Ленина, был «работник великолепный, добросовестнейший, умный, знающий». Аккуратный, педантичный, дисциплинированный, Чичерин жил и работал по принципу: la précision est la politesse des rois (точность – вежливость королей). Его главными положительными качествами были высочайшая образованность и личная культура, потрясающая работоспособность, уважительное отношение к товарищам, а также большие способности к иностранным языкам. Он свободно читал и писал на основных европейских языках, знал латынь, хинди, арабский. Свои незаурядные лингвистические познания он не раз демонстрировал во время выступлений на различных международных конференциях. Блестящие, энциклопедические знания Чичерина, его высочайшая интеллигентность вошли в историю российской и международной дипломатии.

При всём том, Чичерин был человеком непростым, и ладить с ним удавалось не каждому. Ему назначили двух заместителей – больше в те годы не полагалось. Если с Л. М. Караханом, курировавшим государства Востока, они, по словам наркома, «абсолютно спелись», без труда распределяли работу и поддерживали прекрасные товарищеские отношения, то с другим своим заместителем, М. М. Литвиновым, ведавшим западными странами, который сам метил на первые роли, отношения у Чичерина не сложились. У них были разные представления о механизме работы наркомата, и многие вопросы Литвинов решал в обход своего непосредственного начальника. Справедливости ради, многие дипломаты действительно подтверждали, что, при всех своих дарованиях, Чичерин был не самым сильным администратором.

Сам Ленин, давая ему характеристику, указывал на «недостаток командирства», впрочем, не считая это слишком уж серьёзным грехом. Чичерин стремился сам решать все дела, вникая в мельчайшие детали. Он мало кому доверял, пытаясь читать все бумаги, приходившие в наркомат, даже те, на которые ему не стоило тратит время. А. М. Коллонтай, знаменитая революционерка, а тогда – полномочный представитель Советской России в Норвегии, как-то записала в дневнике: «Литвинов в отпуске. Остался один Чичерин, это хуже. Как человек и товарищ он обаятельный, но директив его не люблю – не четки, многословны». В значительной степени это соответствовало действительности. Впрочем, в этой связи нельзя не привести свидетельство известного советского дипломата Г. З. Беседовского, который в 1929 г. отказался вернуться в СССР и остался в Париже, где служил советником в советском полпредстве:

Чичерин был, несомненно, выдающейся фигурой, с крупным государственным размахом, широким кругозором и пониманием Европы. Первые годы НЭПа особенно пробудили в нём энтузиазм работы. В эти годы даже постоянные интриги Литвинова не убивали в нём воли к работе.

Далее Беседовский пишет о внутренних дрязгах в наркомате, о разделении его работников на сторонников Чичерина и Литвинова. Понятно, что это негативно сказывалось как на моральном и физическом состоянии Чичерина, так и на всей работе наркомата.

Несмотря на все трудности, Г. В. Чичерину многое удалось сделать на посту наркома. Ему приходилось заниматься и разработкой перспектив отношений России с другими государствами, и ведением довольно тяжёлых переговоров, многократно встречаясь с различными политическими деятелями западных и восточных стран. Ему удалось провести довольно успешные переговоры с государствами Прибалтики, а также нашими восточными соседями – Афганистаном, Ираном и Турцией, с которыми были заключены первые равноправные договоры.

Звёздный час Георгия Васильевича наступил весной 1922 г., когда в итальянской Генуе собралась мировая политическая элита, чтобы определить будущее послевоенной Европы. Решение о созыве этой конференции было принято 6 января 1922 г. Верховным Советом Антанты. На неё, помимо членов этого Совета (Бельгии, Великобритании, Италии, Франции и Японии), были приглашены также поверженная Германия и отвергнутая мировым сообществом Россия. Возглавить делегации предлагалось главам государств, но ни В.И.Ленин, ни второй на тот момент человек в стране – Л. Д. Троцкий, в Геную не поехали. Советскую Россию в Италии представлял нарком иностранных дел Г. В. Чичерин.

Чичерин всерьёз воспринял возложенную на него миссию, считая, что конференция – отличный шанс для России прорвать международную изоляцию и решить ряд неотложных вопросов. В частности, получить заём от западных стран, который позволит восстановить разрушенное хозяйство страны. Но решение этого чрезвычайно важного вопроса упиралось в идеологические догмы, преодолеть которые наркому оказалось не под силу.

Революция национализировала имущество не только российских, но и иностранных владельцев. Это было крайне болезненно для европейцев и вызвало весьма негативную реакцию с их стороны. Кроме того, большевики отказывались признавать долги, сделанные царским и Временным правительствами, на чём также настаивали европейские государства. Чичерин искренне считал, что ради налаживания торговых и экономических отношений с западными странами и получения от них денежного займа Россия в этих вопросах может пойти на некоторые уступки. Его в этом поддержал известный большевик Л. Б. Красин, в течение ряда лет занимавший видные хозяйственные и дипломатические посты. Красин был одним из немногих большевиков, понимавших, что такое современная экономика и торговля. И он также отлично понимал, что без западных займов слабой советской экономике придётся непросто. Он настаивал на том, чтобы Россия признала долги перед западными странами, но Ленин эту идею отверг.

В итоге генуэзская конференция не принесла России серьёзных дивидендов. Российская делегация выдвинула на конференции заведомо неприемлемые условия: западные державы должны признать советскую власть де-юре, отказаться от требования возврата военных долгов и выделить России большой кредит. Эти условия западные державы ожидаемо отвергли. Радикально улучшить отношения с внешним миром и получить кредиты на восстановление экономики тогда не удалось. Чичерин считал это ошибкой, но вынужден был подчиниться указанию политбюро. Хотя сам Чичерин пытался сделать некий шаг навстречу миру.

10 апреля 1922 г., выступая в Генуе, он говорил о возможности сосуществования и экономического сотрудничества государств с различным общественным строем (вот когда возникла ставшая в брежневский период особенно популярной теория «мирного сосуществования»). Представителям других государств это следовало понимать в том смысле, что Советская Россия отказывается от политики экспорта революции и намерена устанавливать нормальные отношения со всем миром.

В итоге единственным реальным итогом конференции стал заключённый в небольшом соседнем городке Рапалло договор с Германией о взаимном признании и восстановлении дипломатических отношений. Обе страны отказывались от взаимных претензий и намеревались начать двусторонние отношения с чистого листа. На тот момент этот договор был выгоден обеим странам, оказавшимся в положении париев Европы, отверженных остальным миром.

Тяжёлая, чрезвычайно напряжённая работа вкупе с интригами и дрязгами внутри наркомата подорвали здоровье Чичерина. В сентябре 1928 г. он отправился на излечение в Германию. Формально он оставался наркомом, встречался с немецкими политиками, но понимал, что, скорее всего, по возвращении в Москву ему придётся сложить полномочия и уйти в отставку. В январе 1930 г. Чичерин вернулся в Россию, а 21 июля того же года президиум ЦИК СССР удовлетворил его просьбу об отставке и освободил от замещаемой должности. Скончался Георгий Чичерин в 1936 году.

Дело товарища Чичерина, — возвращённый СССР после первоначального бойкота, опалы, дипломатический статус, — между тем жило, продолжали это дело люди весьма талантливые и образованные. Например, по собственному желанию и по заданию Сталина отправившаяся подальше от партийных и бюрократических дрязг — в Норвегию, — уже упоминавшаяся выше Александра Коллонтай. Хотя, справедливости ради, надо отметить, что назначению «валькирии Революции» в это полпредство консерватор Чичерин рад не был и даже сопротивлялся.

Это и понятно. Дипломатия требовала спокойствия, выдержки, отказа от проявления собственных новаторских взглядов, а Коллонтай славилась как раз качествами прямо противоположными. Однако Сталин был тверд в своем решении сделать «валькирию» дипломатом, и как опытный кадровик, не ошибся.

В Норвегии Коллонтай, которую за её познания и марксистский теоретический ум ставили второй следом за Лениным европейские социал-демократы, стала рядовой сотрудницей полпредства. Но она не была бы собой, если бы смирилась с таким положением. Александра Михайловна быстро освоилась в новом для себя деле, и вскоре ее назначили советником. А первое, что ей удалось сделать, — это купить у Норвегии большую партию рыбы: 400 тысяч тонн сельди и 15 тысяч тонн соленой трески. Молодая Советская республика, не вышедшая еще из голодного кризиса, получала необходимые продукты, а экономика Норвегии — финансовую поддержку.

Буржуазные газеты, до того писавшие о ней язвительные статьи, изменили тональность, воздавая должное женщине-дипломату. Ведь благодаря ей сотни норвежских рыбаков получили работу: даже по буржуазным меркам она принесла с собою добро (трудящимся — что важно для нас в этой истории). Александру Михайловну пришло приветствовать все руководство профсоюза рыбаков, приведшее с собой переводчика. Их ждал еще один сюрприз: Коллонтай произнесла речь на чистом норвежском языке.

Коллонтай взялась быстро налаживать отношения между Норвегией и Советской республикой. Она устроила грандиозный прием в честь Фритьофа Нансена, который, как говорилось в разосланном ею приглашении, «спас тысячи людей на Волге», возглавив широкомасштабную акцию помощи голодающим в России. Скованность, которая ощущалась в начале торжественного приема, вскоре исчезла. Естественно, благодаря Коллонтай. Тост в честь Нансена она произнесла по-норвежски, повторив его затем по-французски, по-английски, по-немецки, по-шведски, по-фински и по-русски… Это был стиль чичеринской, советской дипломатии, первого поколения большевиков!

Но это, конечно, уже другая история, которую мы расскажем полностью в своё время.

Д.Ч.