Мария Колесникова: щебетание флейтистки

Мещанство современных городов удивительно похоже, похожи и причины вызывающие у этих мещан направленную эмпатию. Схоже оно и в ненависти. Мещанство здесь – это синоним мелкой буржуазии, когда-то названной Лениным «страшнейшим врагом социализма». К сожалению, современные мегаполисы и их жители – это огромная система зеркал, преумножающая пороки мелкобуржуазной жизни, а в итоге подводящая буржуазную по сознанию поросль к необходимости защищать свои прижитые привычки и связанные с ними формы сознания самым свирепым образом.

И когда я добрался до чтения интервью с Марией Колесниковой, флейтистки, политика и грации, то был готов ко множеству каверз, парадоксов, броских фраз, составляющих обычное меню современной публичной политики, но все же был удивлен легкомыслием щебетания этого главного ныне лица белорусской оппозиции. А как назвать иначе ее крайне раскованные по смыслу параллели с делами давно минувших дней?

К примеру, она пишет о Беларуси наших времени: «Ведь система, как была в 37 году, так и сейчас, по сути не изменилась».

Я понимаю, что это определенное новаторство в сравнении с Алексиевич, писавшей о той же Беларуси, как о стране полицаев. Но все же позвольте: как можно сравнивать год самых массовых сталинских репрессий, арестов и расстрелов с обычной практикой любого современного государства, когда угрозы наличному порядку вещей купируются самым жестоким образом от Гонконга до Парижа?! Да и кроме формы, есть же, в конце концов, и содержание общественной жизни, которое у политика вроде бы должно тоже вызывать интерес. Люди обеспечивают себя пропитанием, удовлетворяют прочие витальные потребности и все это в условиях общественного производства и общественной организации.

Может быть, стоит обращать внимание и на более важные критерии в оценке системы? – а не равнять все и вся глупыми во всяком отношении сравнениями.

Но щебетание продолжалось на протяжении всего интервью: «Я вижу несправедливость, меня 26 лет это не устраивает, и сейчас я вижу, что есть возможность реально это изменить».

Спрошу: а какая несправедливость была 26 лет назад, когда Лукашенко стал президентом на совершенно демократических и свободных – по любым, самым западным даже меркам – выборах, тем более, что тогда и самой Марии Колесниковой было лет двенадцать? Или несправедливость – это все, что связано с достижениями президента РБ?

И снова щебечущий рассказ о тяготах и невзгодах, очень личный рассказ: «Я лично как творческая единица не могу работать в состоянии цензуры. Любой художник не может». Возможно, Мария Колесникова знает место на свете, где отсутствует тот или иной вид цензуры, включая ее самый действенный вид – цензуру рынка, мне такие места на карте мира неизвестны. Впрочем, с последней у нее явно отличны отношения, ибо «Для меня музыка и политика — связанные вещи, экономически, то есть уровень моей зарплаты будет зависеть от того, как обстоят дела с государством. Это была одна из причин, почему в Германии мне удалось реализовать свои проекты, и они были успешными».

Ей хорошо в Германии, она хочет, чтобы так же хорошо было и в Беларуси – именно ей. Очень личный критерий – для политика даже слишком.

Но это очень верховой взгляд на реальность, на ее сложности и ее возможности, ведь одно дело, когда ты флейтистка и горда тем, что «уже год как арт-менеджер культурного хаба», где зарабатываешь на своих «сумасшедших идеях», и совсем другое дело, если твоя жизнь зависит от работы единого в белорусских условиях народно-хозяйственного комплекса. Но ведь и прежде шляхта не очень вникала в условия выживания холопов, иногда с удивлением догадываясь, что они тоже люди.

Люди-то люди, однако «Они очень агрессивные, они орут, пытаются провоцировать. Это абсолютно новая повестка, система пытается сама себя защитить. Это его ядерный электорат. Я абсолютно уверена, что они его искренне любят. И это нормально. Но они его любят с какой-то ненавистью — когда слышишь, как они говорят, то понимаешь, что они говорят не про своего любимого лидера, а про какую-то ненависть», — это как раз о противной стороне, о защитниках нынешнего общественного устройства.

То ли дело друзья-соратники: «Когда мы все собираемся, то мы как раз говорим про то, как мы счастливы видеть друг друга, счастливы чувству собственного достоинства и солидарности друг с другом». И это для друзей-соратников выводятся цели протестов, устраивающие именно их лозунги: «У нас есть резолюция с конкретными тремя темами, которые всех сейчас волнуют — остановка насилия и наказание режима за его преступления, свобода всем политзаключенным и новые честные выборы. Три очень понятные цели». В самом деле, а кого волнует хлеб насущный – на сегодня и на завтра? Разве что тех «агрессивных», что орут и ненавидят. Зато «наказание режима за преступления» — это ли не призыв к счастливым и достойным людям разделаться со своими злобными противниками? – ведь у режима есть защитники. И заметьте, это все в режиме щебетания, без особой аффектации, просто потому что принадлежность к роду человеческому у сторонников Лукашенко еще недоказанный факт, что-то не вполне достоверное. А что будет, если режим устоит?

Ну, тогда: «Протест может видоизмениться, стать экономическим, возможно, люди перестанут покупать продукты, произведенные на государственных предприятиях, или платить налоги». Это ведь так просто, не покупать продукцию госпредприятий, там ведь работают одни враги. Многие из нас поинтересовались бы, а как жить, чем питать себя, да и о прочем для нас насущном могли бы спросить мы. Однако не для нас щебечет флейтистка, не для нас ее соло звучит. Ибо «удовольствие ужинать с друзьями в кафе я себе стараюсь каждый день организовывать» — незатейливый праздник жизни, доступный каждому счастливому, свободному человеку. Кроме тех – несчастливых, несвободных, которые зачем-то работают на заводах и в колхозах, производят продукцию для людей, а не «сумасшедшие идеи» и покупают то, что произвели другие люди в основном на государственных предприятиях, и которые едва ли могут позволить себе ужин в кафе каждый день.

Здесь и пролегает главная граница общественного, гражданского конфликта в Беларуси, и пусть у этого конфликта история имеет за собой столетия, но от этого он не становится менее актуальным, и не станет менее кровавым по последствиям. Мещанство 21-го века – во всей своей присвоенной шляхетской спеси – не замечает главного, условности своей роли, отсутствию необходимости в себе, необходимости своих ремесел – ведь любой действительно массовый и кровавый конфликт сметет больше всего именно их, мещан, сравняв их благополучные норы и норки с общественным низом, и пусть сейчас их ненависть направлена на Лукашенко, на людей земли и заводов, но уже завтра они смогут значительной своей частью узнать, что мещанские жизни не стоят и ломаного гроша, а фантомы мелкой буржуазии всего лишь многократно усиленный фантазм промежуточного и условного положения лишних людей нашей усталой планеты.

Но для разговора на эти темы щебетания и опыта флейтистки недостаточно, да он и не может быть предложен Марии Колесниковой – этому «лицу протестов», «на месте которой может быть каждый». Она ведь действительно случайный фокус множества зеркал – типичное зеркальце, похожее на миллионы других, а потому и вызывающее явную эмпатию у себе подобных – общими местами фраз и целей, щебетанием, ужинами в кафе, претензиями, условностью – всем тем, что не является вполне человеческим по человеческой мерке народа земли и заводов, народа социализма!

Олександр Матяш, Союз Коммунистов