Дети Чёрного понедельника

Четвёртое октября 1993 года, раскаты орудийного огня, разбудившие меня (комната как раз имеет окно, в ту сторону, к Пресне выходящее). Понедельник, первый учебный день в моём вузе, носившем изначально название Международный Образовательный и Психологический Колледж (МОиПК), теперь МГППУ. Так уж оно совпало… Не было у нас занятий в сентябре — с чем-то не управлялись Рубцов и Марголис по административной части, ну и помещений для занятий было не густо. Малая аудитория Психологического института на Моховой одна только — комнаты на третьем этаже филиала института на улице Герцена ещё не были отремонтированы (требовались новые обои и линолеум — зачем такие подробности, вы скоро поймёте, линолеум и выгоревший ВС РСФСР пересеклись в одном визуальном поле).

Накануне, в воскресенье, то есть 3 октября мы смотрели всей семьёй телевизор, который пестрил окликами граждан со стороны тогдашних политиков и общественных деятелей — чтоб, значит, ни в коем случае не шли поддерживать восставший против Ельцина Верховный совет (длиннющий спич на эту тему выдал и Зюганов, от спича для «Вестей» отрезали всё лишнее, оставив только увещевания не высовываться из домов — обратите внимание, ранее, выше, на балконе ВС РСФСР, где реял уже государственный флаг СССР, а не триколор, как в 1991-м, Зюганов призывал всех на защиту Верховного Совета).

Само выступление бледного и одутловатого Ельцина по ТВ не вселило в нас ни покоя, ни уверенности в завтрашнем дне, как говорится. Спитая харя «космического пирата» с отсутствием мимики выглядела перманентно как лицо врага, и сейчас этот враг наступал. Это ощущалось, но не было итогом размышлений и политического понимания…

Бабушка моя, Людмила Васильевна Былеева, заставшая почти в таком же, как я в 1993-м, возрасте октябрьские бои 1917-го — была напугана не сильно. Она-то видела бои непосредственно на Никитских Воротах, где шла самая ожесточённая битва — не боялась! Манящий пороховой ветерок Истории, знаете ли!.. Не устоишь (бабушка почти отправилась оттуда с раненными красногвардейцами куда-то в район Пироговки — и счастье что не отправилась, потому что по пути были юнкерские районы)… Вот и в этот раз, когда мы решали, идти мне в институт на первые занятия или не идти, никто не вис «якорем» — просто договорились что буду осмотрителен, а идти надо было на Моховую. Почему идти — ясное дело! Ни 15-й, ни 31-й не ходили, хотя я, наивная душа, всё же немного подождал троллейбуса под 24-й больницей (сейчас — Мосгордума), а потом пошёл через Пушкинскую, Тверской бульвар, мимо МХАТа им. Горького.

Из «Поэмы Столицы» (часть 2-я):

недоступный Чёрный октябрь. такой, именем которого хочется назваться и писать статью за статьёй, Дорогой Читатель, Д.Ч. вытаскивать из себя, из памяти те дни, тот короткий солнечный день, 4-го октября 1993-го. мой первый учебный институтский день.

никогда не просыпался от взрывов. но они разбудили, прилетели с Пресни по Кольцу, отражаясь от стен. такой горный звук, камень о камень: сначала басовый гул выстрела, потом каменистый раскат. первое чувство, квинтэссенция обывательщины: почему же спать не дают? ещё бы покемарить… но – выстрел за выстрелом. спать уже не дадут. накануне, пока в комнате вещал новенький Сони-Тринитрон, привезённый балетной тётей в подарок из Японии, паял я бас-гитару свою, своё оружие. спрятавшись, закрывшись от происходящего – пока в новостях нервничала Сорокина, показывали на носилках раненных бледных мужиков в трусах, уже не думающих о стыде, а только о выживании, битое стекло Останкино, рвущийся в телецентр, бьющийся башкой «Урал»… а я паял на стекле письменного стола и молчал. ни на чьей стороне. чистейший аполитичный обыватель: скорее бы кончилось, не важно, кто победит.

но – утро как утро. завтракаем с мамой и бабушкой, настороженные, но не испуганные. бутерброды, чай, кофе. и только выстрелы чеканят, прыгают от стен, доносятся сюда. не смотря на предупреждения о стрельбе и совете телевидения оставаться дома – иду, ведь первый же учебный день. в этом только и выразилась позиция. учиться, учиться… а идти на Моховую, к МГУ, в центр. подождав троллейбусов 31-го или 15-го на Страстном, понял, что бесполезно, и пешком подтянулся к Пушкинской, под землёй прошёл, вдоль Тверского бульвара мимо испуганных настороженных прохожих, пугающихся неизвестно насколько удалённой осыпи выстрелов — к МХАТу Горького, за него, мимо трансформатора через желтолиственный грустно-ароматный сквер наискось спеша по солнечному холоду в сторону своего высшего образования. прохожих мало. пройти к Моховой тут можно не по Герцена, а, сократив по Брюсову, к консерватории выйти. но тут, в узком наклонном проезде у известняково-серого административного здания – кордон.

 несколько деревянных пивных ящиков и два оборванца в тренировочных штанах, один взъерошенный в косухе и с «демократизатором», другой в шлеме ментовском же:

— Ты куда?

— В институт, учиться.

— Ты что, какая, нах, учёба, иди домой, не слышишь стреляют, сейчас сюда танки могут приехать, мятежники на Моссовет пойдут, вали домой быстрей!

вот та толика сопротивления, противостояния, которую я ощутил тогда. причём, уже в соответствующей нынешней позиции. это были враги, ещё мной таковыми не осознанные, но уже ощутимо потусторонние. передо мной стояли, заграждали путь защитники «демократии», Лужкова и его Моссовета. они надеялись этим игрушечным заграждением остановить танки? подумав об этом весело, я обошёл их засаду по Леонтьевскому переулку, и благополучно, через нами с тобой облюбованный дворик за журфаком МГУ, где не виднелось уже никаких «защитников», вышел к зелёному зданию за библиотекой МГУ.

на занятие пришла большая часть курса, девчонки в основном. люди ещё не знакомые, но уже вызывающие такой рисковой гражданской тягой к знаниям уважение. как и лектор, с нездоровым, зеленоватым цветом кожи, прибывший раньше всех – Сергей Дмитриевич Смирнов. в темноватой аудитории на втором этаже Института Психологии РАО начали мы своё студенчество под звуки выстрелов, рикошетившие по Калининскому сюда в потаённый дворик, где когда-то жили опричники Ивана Грозного.

было лишь две пары, по их окончании – побежал по Герцена и знакомыми дворами ближе к происходящему, в родную школу на улице  Воровского (Поваровского теперь, конгломерат эпох), в которой официально даже работать не прекращал. на Никитских воротах зрелище буднего дня вполне сюрреалистично: громкие, словно отсюда же рвущиеся, снайперские выстрелы и очереди звучат, а люди с дипломатиками, в очках, с ранцами и сумками идут по своим делам по пешеходным переходам мимо вращающихся кубов-часов West. Test the West: беги от советских очередей (как за «Лесной ягодой» тут мы выстаивали в гастрономе у Леонтьевского с Лановым) под звуки очередей постсоветских, автоматных.

выключенное в Киевском районе отопление дало о себе знать в девяносто первой. занятий в школе нет, понятное дело. холод в здании жуткий, ледниковый. в нашем тридцать четвёртом полукабинете включён телевизор – Белый дом уже горит, растёт чёрный квадрат на фасаде. этот дом московские диссиденты-культурологи обозвали еще тогда, когда строился он, «невыплаканные слёзы Муссолини». Львовский с Медведевым обсуждают – что делать, если Руцкой и Макашов победят, куда бежать с книжным бизнесом и капиталами. Львовский как всегда весел, но более возбуждён. философствующий за толстыми линзами очков Медведев – спокойнее. он уверен и успокаивает Львовского, что его частную собственность не тронут, не до этого им.

а в это время кололось, откалывалось и падало, как белый камень со стен Дома Советов сопротивление, последнее сопротивление новому порядку. в ледяной школе мы смотрели по цветному телевизору «Горизонт» — что происходит в километре отсюда в сторону Москвы-реки.

и звук Твой того дня, четвёртого десятого девяносто третьего, Столица, отзвуки выстрелов в Тебе оказались страшновато красивыми, горными, как в пропасти улетающими в бесчисленность стен, в бесконечность ещё не пройденных с моей девочкой там, дальше, к центру, маршрутов. некоторые выстрелы – как лавина. брутальность, наступление, беспощадность – чувствовались за стенами, за серыми исполинами Калининского, там, в солнечной реальности. и звуки оттуда долетали вслед за взрывами на телеэкране. пламя выживало защитников Дома Советов всё ниже и ниже, откуда их вытаскивали и вели на стадион расстреливать. тех, у кого находили оружие…

***

Вообще, существует официальное «парламентское» (думское) расследование, в котором, помнится, принимал участие и нынешний депутат фракции КПРФ Сергей Шаргунов, позже расследования написавший о тех событиях «исторический» роман, больше напоминающий рассказ о не сложившихся семейных отношениях… Так вот: по итогам того думского независимого расследования, от которого все ждали правды, совсем других цифр относительно убитых ельцинскими террористами в форме, официальная статистика опровергнута не была! Чуть более ста человек. Надо так полагать, путинисты официальные надавили на неофициальных, КПРФных.

Официально в Верховном Совете РСФСР погибло 147 человек, но по свидетельствам очевидцев выходит больше 1000. Большинство числится как без вести пропавшие: кого сожгли в крематориях, кого закопали в закрытых полигонах. Правозащитная организация «Мемориал» собрала данные о гибели 829 человек (и нет никаких оснований сомневаться в их цифрах — эти либералы были в 1993-м на стороне Ельцина), а сколько человек они не нашли? Ведь люди ехали даже из регионов защищать парламент и просто не вернулись, теперь ищи-свищи их родственников…

Среди защитников были даже женщины и дети, а их расстреливали наши якобы доблестные защитники. Защитники «демократии», этот список стоит увековечить: Таманская дивизия, 119 парашютно-десантный полк, Кантемировская дивизия, дивизия внутренних войск им. Дзержинского, Смоленский ОМОН, Тульская дивизия ВДВ, Ленинградский ОМОН…

Когда «Альфа» и «Вымпел» уговорили защитников сложить оружие и вывели из Белого дома их, прикрывая собственными телами в бронежилетах, за защитниками потом охотились озверевшие сторонники «демократии», арбатские фарцовщики и кОммерсы. А омоновцы ловили спасённых альфовцами «коммуно-фашистов», истязали и убивали, трупы складировали по подъездам на Дружинниковской и других близлежащих пресненских улицах. Оцепление ВС РСФСР имело три кольца, это происходило между первым и вторым.

И всё это под браваду «миротворцев», продавшихся за сникерсы и джинсы, а сегодня вопящих о необоснованном повышении пенсионного возраста, о росте цен! Всё это вы выбрали тогда, господа — когда смотрели на горящий ВС РСФСР. Основы президентской республики, сиречь самодержавия — закладывались по итогам расстрела Дома Советов, когда Зюганов отозвал своих товарищей от стен ВС РСФСР после разговора с Ельциным (в том разговоре фигурировал будущий парламент и возможность поиграть в нём в легальную политику в формате КПРФ). Ну, вот когда Ельцин о «коммуно-фашизме» говорит — на Красной Пресне озверевшие от безнаказанности омоновцы из Тулы и Смоленска ещё продолжают убивать мирных граждан, мстя «зажравшейся Москве» — видя в 14-летних подростках и юношах постарше свирепых врагов русской государственности (капитализма).

Ельцин признаёт, что большинство советов в регионах поддержало бы мятежный ВС РСФСР в случае его победы над президентом и реформаторами. Требует от них самороспуска — то есть самоубийства Советской власти там, куда не достали его снаряды и пули, лапы фашиствующего не на словах, а наяву ОМОНа.

Свидетельства о гораздо большем количестве жертв

Мы постарались подобрать свидетельства, которые можно отследить по имени и фамилии, но есть ещё множество обезличенных свидетельств.

Председатель Верховного Совета РСФСР в 1991-1993 гг. Р.И. Хасбулатов сказал в одном из интервью:

Спустя год отставные генералы мне говорили, что в те дни в Москве погибли более полутора тысяч человек.

The new times, 2008. №39. С.19

В интервью пресс-службе МГК КПРФ Р.И. Хасбулатов заявил:

Как мне говорили многие и военные, и милицейские чины – многие говорили – что общее количество погибших было где-то даже более двух тысяч человек.

Газета-листовка МГК КПРФ, 2008 . «Октябрь расстрелянный». С.3

Президент Ингушетии Руслан Аушев сообщил вечером 4 октября Станиславу Говорухину, что при нем из Белого дома вынесли 127 трупов, но много еще осталось в здании.

Вспоминает народный депутат ВС РСФСР А.М. Леонтьев:

По переулку напротив «Белого дома» стояли шесть бронетранспортеров, а между ними и «Белым домом» за колючей проволокой (первое кольцо оцепления) лежали казаки с Кубани — человек 100. Они не были вооружены. Были просто в форме казаков… К подъездам из сотни казаков добежали не более 5-6 человек, а остальные все полегли.

Врач Спасательного Центра ММА им. И.М. Сеченова А.В. Дальнов, работавший во время штурма в здании парламента, через некоторое время после событий констатировал:

Заметаются следы по точному числу пострадавших. Засекречиваются все материалы с 21.09.93 по 4.10.93, находящиеся в ЦЭМПе. Переписываются некоторые истории болезни раненых и умерших, изменяются даты поступления в морги и больницы. Часть пострадавших, по согласованию с руководством ГМУ, перевозится в морги других городов.

Народный депутат ВС России А.Н. Грешневиков выяснил у охраны Белого дома, что трупы вывозились в основном 5 октября. Увозили машинами, этот момент отражён даже в фильме «Бригада», и его не сочтёшь домыслом.

Инженер Н.Мисин утром 4 октября укрылся от стрельбы вместе с другими безоружными людьми в подвале Дома Советов. Когда первый этаж 20-го подъезда захватили военные, людей вывели из подвала и положили в вестибюле. Раненых унесли на носилках в комнату дежурных охраны. Н. Мисина через некоторое время отпустили в туалет, где он увидел следующую картину:

Там аккуратно, штабелем, лежали трупы в «гражданке». Пригляделся: сверху те, кого мы вынесли из подвала. Крови по щиколотку…Через час трупы стали выносить.

Площадь Свободной России — М.,1994. с. 117

Расстрел защитников Верховного Совета продолжился в близлежащих дворах и на стадионе «Красная Пресня». Здесь расстрел проходил у кабинок для переодевания и на кромке располагавшегося ближе к посольству США пустого трёхметрового бассейна, в который и падали убитые. Бассейн к утру 5-го октября был полон до краёв.

Из рассказа В. И. Котельникова:

Вбежали во двор, огромный старый двор, квадратом. В моей группе было примерно 15 человек… Когда мы добежали до последнего подъезда, нас осталось только трое… Побежали на чердак — двери там, на наше счастье, взломаны. Упали среди хлама за какую-то трубу и замерли… Мы решили лежать. Объявлен комендантский час, все оцеплено ОМОН(ом), и практически мы находились в их лагере. Всю ночь там шла стрельба. Когда уже рассвело, с полшестого до полвосьмого мы приводили себя в порядок… Начали потихоньку спускаться. Я, когда дверь приоткрыл, чуть не потерял сознание. Весь двор был усеян трупами, не очень часто, вроде в шахматном порядке. Трупы все в каких-то необычных положениях: кто сидит, кто на боку, у кого нога, у кого рука поднята и все сине-желтые. Думаю, что же необычного в этой картине? А они все раздетые, все голые».

Площадь Свободной России. М., 1994. с. 154-155

«Я был на опознании в морге Боткинской больницы, Склифа и других, — свидетельствует Ю.Е. Петухов, — и везде одна и та же скорбная картина — стеллажи расстрелянных молодых людей в 4-5 ярусов. Все морги, где я был, были переполнены. Я не считал погибших, но то, что я видел, говорит, что их было больше тысячи». (Площадь Свободной России М., 1994. с.87-88).

Конечно, ничего об этом не рассказал в своём репортаже Николай Сванидзе — однако исторически ценным является и его взгляд на «коммуно-фашистов», на Союз советских офицеров, Макашова и других лидеров восстания, которые якобы держали в заложниках (!) депутатов ВС РСФСР и мечтали только о терроре (который и остановил добрый Ельцин).

По данным И. Иванова, трупы в Доме Советов «были снесены чистильщиками в туалеты цокольного этажа 20 и 8 подъездов, окна которых выходят прямо во внутренние дворики, к которым вплотную и подгонялись крытые грузовики — КАМАЗ и ЗИЛ». (Иванов И. Указ. соч. с. 15). Это подтверждается словами командира роты десантников капитана А. Емельянова: «В ночь с 4 на 5 октября трупы вывозили в несколько рейсов. Подъезжали КАМАЗ и крытый ЗИЛ». (Грешневиков А.Н. Указ. соч. с.265) На первых этажах со стороны 20-го подъезда некоторое время (несколько недель после штурма) были заколочены туалеты. (Иванов И. Указ. соч. с.15).

Галина Михайловна рассказала, что ее муж, военнослужащий, вскоре после расстрела Белого Дома видел на железной дороге товарный состав. Причем начальные и последние вагоны состава были загружены тем, что обычно перевозится в товарняках. А четыре срединных вагона были заполнены трупами. Трупов было очень много, они лежали штабелями.

Интересно говорит заслуженный телеработник Ворошилов! Дайте народу высказаться, говорит… А разе не народ скандировал у Дома Советов «Вся власть Советам!» — нет? И не своё ли телевидение пришёл народ отвоёвывать в Останкино, а по нему открыли снайперский огонь?..

Н.А. Брюзгина, помогавшая раненым в импровизированном «госпитале» на первом этаже в двадцатом подъезде, впоследствии рассказала О.А. Лебедеву, что, когда ворвавшиеся военные принялись вытаскивать раненых в коридор, оттуда стали доносится глухие звуки. Надежда Александровна, приоткрыв дверь туалета, увидела, что весь пол там был залит кровью. Там же горой лежали трупы только что застреленных людей. (см. воспоминания О.А. Лебедева на сайте 1993.sovnarkom.ru в разделе «Воспоминания»).

Свидетельствует капитан 1-го ранга В.К. Кашинцев:

Примерно в 14 ч. 30 мин. к нам пробрался парень с третьего этажа, весь в крови, сквозь рыдания выдавил: «Там внизу вскрывают комнаты гранатами и всех расстреливают, уцелел, так как был без сознания, видно, приняли за мертвого.

4 октября около Белого дома работали медицинские бригады врачей добровольцев. Бригада Юрия Холькина за 4 и 5 октября с близлежащих улиц собрала 50 трупов. Бригада Московской медицинской академии им. И.М. Сеченова, возглавляемая Андреем Шестаковым, отправила на грузовике с прицепом от Дома Советов еще 34 тела.

Врачи бригады Ю. Холькина свидетельствуют: «Мы прошли весь БД до 7-го (цокольного) этажа… Но выше 7-го военные нас уже не пускали, сославшись на то, что там все горит и можно попросту отравиться газами, хотя оттуда доносились выстрелы и крики».

В ночь на 5 октября к Дому Советов периодически подъезжали две грузовые машины. Капитан Андрей Емельянов рассказал, что трупы вывозили в несколько рейсов через гаражу набережной. Подъезжали КамАЗ и крытый ЗИЛ.

Останки погибших в Доме Советов вывозили еще несколько дней после 4 октября. Сотрудница аппарата Комитета по экологии Верховного Совета Евгения Петухова, обеспокоенная тем, что в Белом доме сгорит весь архив, добилась спецразрешения на прохождение в здание. Она вошла туда на третий день после штурма. Случайно, по словам Петуховой, охранник показал мешки, приготовленные к погрузке. Мешки стояли в вестибюле. Машины уже отвезли часть. Сверху в мешках были бумаги, а «глубже лежали органы человеческих тел».

Заслуживает внимание и информация С.Н. Бабурина:

…Я встретился с моим бывшим коллегой, и он мне сказал: «А ведь была ситуация, когда мы оказались по разные стороны баррикад». Я спрашиваю: «В каком смысле?» Отвечает: «В 93 году, служа во внутренних войсках, я участвовал в штурме Верховного Совета». И, помолчав, добавил, что после штурма ему было поручено контролировать загрузку барж телами погибших. Только во время его дежурства была загружена одна баржа. Другую готовились загружать. У меня нет оснований сомневаться в рассказе этого человека.

Об отправке части трупов на баржах по Москве реке рассказала в середине октября 1993 г. газета «Ступени» (Москва). Через некоторое время газета закрылась. Правозащитник Е.В. Юрченко в ходе расспросов работников трех крематориев Москвы и области установил, что в них сжигались трупы из Белого дома.

В частности, опрашивая служащих крематориев Николо-Архангельского и Хованского кладбищ, он выяснил, что там три ночи подряд, начиная с ночи пятого на шестое октября, сжигались «трупы в мешках». Нижняя оценка по двум крематориям, учитывая их мощность и внеплановый характер работы, составляла около 200 кремаций, высшая — около 500. Е.В. Юрченко пришлось прекратить расспросы, когда ему начали угрожать люди в штатском: «Вас мы не тронем, но ведь у вас дочка подрастает…»

***

Тот день, тот Чёрный Понедельник — пролетел быстро. Хорошо помню ещё один эпизод — и это, видимо, 3-е октября, когда полыхали костры баррикадников на Смоленской площади, прямо на Садовом кольце. Я шёл по улице Воровского от Паши Бородина, внука легендарного Покрышкина, у которого дома мы репетировали в те дни (видимо, там и обнаружилось что бас-гитара моя плоха, требует ремонта, требует пайки). Паша жил у площади Восстания, за Театром Киноактёра. Я привычно прошагал на остановку «Б» и 10-го (сейчас примерно там стоит памятник Бродскому), и оттуда увидел что на Смоленке что-то творится — костры, флаги, движения автомобилей нет…

Нет, моё самосознание бас-гитариста не подсказало ничего иного, как ехать восвояси, к Каретному, «красным» я тогда не был, я тогда арт-рок всяческий играл на своей ещё школьной советской бассухе с Пашей и Минлосом. «Кинг Кримзон» только постигал я… А тут — «Пировал закат, умирал рассвет» — как споёт об этом через два года Егор Летов (в то время нами подзабытый). А вот как раз ехать восвояси, то есть к Маяковке — было сложно. Тот самый тоннель слева, под Новым Арбатом, который стал главной ареной событий августа 1991-го года, как бы порталом в новую, капиталистическую Россию — не работал, поскольку далее Смоленка была заполонена баррикадами. Казалось бы, Маяковка с другой стороны, справа — но не всё так просто! «Б» и 10-й ведь круговые маршруты, и если они не замыкаются в кольцо, они не едут ни туда, ни сюда.

И вот тут водители троллейбусов проявили редкую изобретательность! Они разгоняли троллейбусы с той стороны, где дом Шаляпина, на ходу (этот делал «на козлах», на задней лесенке второй водитель, машины перегоняли по очереди) снимали штанги с проводов, троллейбус благополучно поворачивал через всё Садовое Кольцо, подключался к другим проводам и подъезжал к нашей остановке. Линии электропередач баррикадниками (либо же лужковской властью) отключены почему-то не были. Так я уехал от Истории в противоположную сторону, в рутину, созревать — в который уже раз… Но сама она, История, сделала нас тогда приёмными детьми этого, завтрашнего Чёрного понедельника.

Возвращаясь же к обещанному в начале текста линолеуму и Дому Советов, из той же 2-й части «Поэмы Столицы»:

буквально на второй или третий учебный день декан вуза Марголис мобилизовал меня, Кравцова и бородача «вечного студента» Бостанджиева на покупку линолеума близ ВДНХ. пришли по назначенному адресу утром к складам магазина «Старик Хоттабыч» (вот что, в принципе-то, защищали только что расстрельщики Дома Советов: рынок) выбрали современный мозаичный рисунок голубоватого линолеума, в автобус погрузили эти «тёплые», с толстой подкладкой рулоны. в это же время грузили и вывозили трупы патриотов на стадионе перед вычерненным Ельциным домом.

от усердия  я порвал под ширинкой свои чёрные вельветовые брюки, которые тебе нравились больше остальных. и поехали на старом этом носатом автобусе-ГАЗе – на улицу Герцена. а путь получился как раз через мост и мимо Ваганьковского кладбища, в приближении к метро «Улица 1905 года», к зияющему чернотой Белому дому. издали он ловил, магнитил взгляд – мрачной будничностью застывшей трагедии, видимым фактом победы «демократии», плечистым обугленным скелетом того Белого дома, который и заметен-то, символичен стал после святого для демократов девяносто первого.

но – Белый дом чернеет, а мы под командованием истого демократа Марголиса (еще не почувствовавшего вполне вкус доходной должности декана: только после первой, зимней сессии на него полились деньги платников, проваливших математику, мои в том числе, которые я потом с лихвой «отбил» хорошей учёбой, повышенной стипендией) везём линолеум на улицу Герцена, чтобы покрыть им полы комнаток на третьем этаже, где будем учиться, куда переедем с Моховой, из единственной аудитории. комнаты эти были когда-то меблированными, в нашей угловой аудитории даже голландка под обоями видна, потом в этих комнатах были комнаты допросов ЧК. Марголис по информации писавших ему диссертацию Медведева и Львовского – сын или внук рецидивиста, потому и ненавистник Советов. был у начала советской Эпохи строитель коммунизма Маргулиес – из катаевского «Времени вперёд», а в нашем регрессивном десятилетии, в моём «Времени назад» — демократ Марголис, действительно соответственно фамилии умеющий по-спринтерски моргать (тик) и вращать глазами – вот только назад или вперёд, неизвестно.

так, мимо выжженной белизны дома-символа девяностых мы въезжали в своё студенчество, в дальнейшее сумасшедшее десятилетие, смысл происходившего в котором начал я понимать только на рубеже миллениума. а прежде – было много лирики, была Ты, открывающаяся всё новыми местами. благодаря заданиям уже не Львовского и Медведева, а и смекнувшего, что я послушный курьер Марголиса. всё той же осенью выдернул меня он с любимой философии (на что Феликс Трофимович Михайлов отреагировал философски) и отправил в Иностранку за какими-то книжками…

Дмитрий Чёрный, писатель

---

Материалы по теме:

Как грызлись две главы герба России

Предвестники Чёрного Октября, начиная с 23 февраля 1992-го