Первая Болотная и её предисловие

Получив после начала публикации последней части «П.С.» немногочисленные, но важные отклики, в том числе и от участников событий, — решил продолжить публикацию свежей прозы. Как-никак, хоть и недавняя, а История. На фоне политического затишья — самое дело подвести некоторые итоги и проследить некую логику, от воодушевления 2011-го до поражения в 2012-м той объединённой оппозиции, что по факту была возглавлена либералами при непротивлении «лево-патриотических сил».

---

Из 4-й части «Поэмы Столицы»

всё же, как в песне «Кино» неустойчиво и кривовато сказано, — из другого периода, как раз накануне контрреволюции, а может и прямо о ней, — «я ждал это время, и вот это время пришло». оно явилось как раз в момент, когда мой пунктир проходил через столичные хмурые дни, под конец ноября. проголосовав и начав уже отчаиваться от первых результатов, столичные массы интеллигенции и оппозиции хлынули по случаю 31 числа на Маяковку, на традиционную акцию в защиту 31 статьи конституции, где их, как и год назад осенью, ждал суровый Второй оперативный полк полицаев, и на этот раз «пресс-хаты» прямо в автозаках – били не омоновцы, а какие-то специальные наёмники без опознавательных знаков, в гражданском. команда Колокольцевым была дана однозначная: бить «метко, но сильно», то есть сбивать волну протеста на самой ранней стадии, не допускать возрастания. избили они и Анатолия Баранова, который там бывал частенько за компанию с правозащитниками – он мне избитым и позвонил, уже не из пресс-хаты, а из автозака, в котором его увозили для оформления официального задержания. успел перепоручить передовицу, потому что намечалась ночёвка за решёткой.

выглянув из-за своего письменного стола как раз в сторону Маяковки, до которой пять минут ходу, (но хорошо что я оказался тут, а не там, и не только по причине нелюбви к синякам – кто-то же должен тянуть дальше весь этот воз ленты новостей и прочего ради тысяч читателей), я подумал, что и в Томске задача была бы выполнима (чёртова виртуализация!). однако правильно что я оказался всё же тут, поскольку может потребоваться и непосредственная поддержка. передовицу об этом самом событии, как и полный пакет статей на первое декабря я без проблем набрал и в полночь опубликовал, как у нас водится, промедление тут всегда – убавление читателей. ночёвка главреда была, конечно, менее комфортна, чем моя, однако поутру он мне позвонил с просьбой явиться в Мещанский суд, который оказался идеально близко (даже это удобно, — иронизировал я над комфортной работой и собой)…

перед расстрелом просят в качестве последнего желания выкурить папиросу/сигарету, просьбой-желанием главреда после ночёвки в ментовке был, конечно же, кофе. покрепче и побольше – американо, вестимо. я пошёл первым делом по свежевыпавшему снежку на Страстной бульвар в излюбленный «Кофе-хауз» в доме с колоннадой, купил там большой американо, и затем уже стал подниматься по узкой старой лестнице одного из филиалов Мещанского суда – по ту строну Петровских Ворот, в череде кривоватых ниспадающих к Трубной домиков 19 века, по левую руку памятника Высоцкого, если глядеть из-за его спины. вот так живёшь в двух шагах, и не ведаешь что тут суд. всё в этом стиснутом соседними доме было малО и узко – как будто специально маяковскую митинговость впихивали в эти достоевские, а скорее даже кафкианские ветхие клетушки. на самом верхнем, третьем этаже справа открылся коридор и скромные комнаты суда, на лавочке у первой из них сидел похудевший за ночь Баранов с печальными бархатистыми мешками под глазами. несмотря на наручники, схватил крытый стакан кофе, до всяких приветствий его почти залпом выпил. взглянул уже бодрее, голубее-веселее, с улыбкой и словами: «Спасиба! А можно ещё?» через пару минут поднялся одетый в неизменный кожаный плащ Александр Гусак, друг-адвокат, и увидев кофе тоже возымел жажду заскочить в «Хауз», благо время до слушания есть, и есть запрос на добавку обвиняемого…

мы зашагали с верным присяге СССР КГБшником, всегда излучающим революционный оптимизм — по снежку и чернеющему под ним асфальту Страстного левого (если от Трубной глядеть) тротуара, затем решили не просто купить с собой двойной комплект америкАн, но взять и самим себе местного, внутреннего кофе. разговорились за капучино с бодрящей корицей о новом моём семейном положении, о красавице-жене и дочке, о Сибири и политическом моменте – поразительно на фоне повода встречи весёлые… Баранов, однако, звонком напомнил нам, зачем всё это – и мы понеслись обратно, поскольку без адвоката суд не начнётся. главред принял вторую дозу горячего допинга и начались какие-то формальности. тем временем на моём обеззвученном мобильном высветился знакомый, вроде бы, номер (905…), и я вышел из комнатки суда – звонок был важный.

это был Делягин, интересовался что там с Барановым, потом попросил связаться с Удальцовыми, узнать, сколько ещё задержано вчера, и поговорить-подумать о пресс-конференции… Стася узнала меня по голосу, при извечно-низкоголосой хмуроватости своего харьковАтого гаварка, была рада слышать, поведала о голодовке Сергея. я изложил наши новости, мысль о прессухе по следам пресс-хат, и поинтересовался, не логично ли теперь собрать некий общегражданский (вот когда впервые явилось это слово – спасибо кофию!) митинг – наших-то не только обсчитывают на выборах, но и бьют уже… Стася все идеи одобрила и сказала, что митинг действительно нужен, однако когда и где, ещё предстоит решить коллективно всей несистемной оппозиции. но прессуху уже можно назначать, конечно, там и объявим… «Название прессухи? Ну, сам придумай, у тебя получится»…

завершив разговор, я понял, что в этом пустом коридоре, возле лестничной клетки судного дома-клетушки – сошлись сейчас, преломились в моём мобильнике лучи событий, свершившихся и возможных. я оказался в роли стрелочника-железнодорожника, в хорошем смысле. и хорошо что заряд у мобильничка моего «Сони-Эрикссон» надёжный, сейчас-то мы и оседлаем секунды. название со словосочетанием «общегражданского протеста» я сообщил Делягину (он переспросил и повторил, с весёлым одобрением словотворчества), список участников я ещё пару раз согласовывал со Стасей – и вот, наконец, перезвонил с итоговой информацией, а МихГенДел (я его так зафиксировал в списке абонентов), а он уже, в виду моей занятости, взял на себя информагентства и Независимый пресс-центр. я вернулся в комнатку, где Гусак вёл не только защиту, но и незаконную аудиозапись суда, и неуверенные голоса молодого судьи и таких же молодых свидетелей из 2-го оперполка несли запланированную под штраф серЯтину… аудиозапись мы выложили в статье об этом эпизоде, и сам наш «шпионаж» подогрел недовольство аудитории властью…

что произойдёт, а точнее что ожидается нечто исторически важное, я понял прошагав внутрь от дверей Независимого пресс-центра, от входа со двора (он давно сменился, вход из подъезда отменился) к самой комнате пресс-конференций. как хорошо что в этот раз не опоздал! пустой президиум, куда я тотчас и направился, не значил пока ничего – это зияла отнюдь не личностная, то есть настраиваемая на какую-то персону или ряд персон, историчность. а зияла она из-за чисто визуального неравенства — потому что напротив президиума, в пределах столь знакомого нам и обыденного стола-каре, за и под этим столом, в дальних углах комнаты – то есть вдоль стены той самой едальни, где мы (по ту сторону стены) проводили с десяток мотивирующих прессу «сырных вечеринок» с игристым крымским вином и вольными беседами под управлением Делягина в период 2008-2010, — расположились десятки телекамер. а фотографы делили каждый сантиметр, выбирая удачные ракурсы снизу на те лица, что составят президиум. теснились, ползали, уже конкурируя в многообещающей пустоте – люди, получающие по четыре тысячи долларов в месяц (одного из них, блондина из «Коммерсанта», я узнал, он был с нами в лагере Че, много пил и мало фотографировал – однако заслужил место эпизодического героя в главе «Анастасия Вторая/Буковски по-русски» в «Верности и ревности»)

вид морщинисто зачехлённых в синее — исхудалых, голодных, изголодавшихся даже камер, готовых всасывать, жрать Событие, чавкая на разные лады, — взбодрил. готовые задымиться оптические жерла камер и дула микрофонов иностранных и отечественных каналов – вот что подытожило для меня выборы. не чьи-то точные слова до или после этого момента, но эта «оркестровая яма», выкопанная самим режимом силовигархии, этот социальный вакуум, выразившийся в сгустке транслирующей материи, то есть техники, жаждущей точных обличительных формулировок относительно выборов и уже конкретных ответных, наступательных мер оппозиции.

да, время и место для контрудара было выбрано и назначено из Мещанского суда мною верно! здесь можно было начать опережать оборонительную повестку ЦИК (Чурова) и в целом плохо-либерально прикрытого Медведевым путинизма, начать диктовать Свою линию! которая как раз в этом помещении и вымучивалась, вынашивалась, выстраивалась часами – когда я был в числе фиксирующих слова либеральных, патриотических и левых оракулов, со своим кассетным диктофоном «панасоник», и вот момент синтеза настал… (кто бы мог подумать, что революционная ситуация будет выглядеть так – и маркер её явится здесь же, в этом обжитом нами помещении?) всё это за секунды, за пять шагов к президиуму я вспомнил, осознал и даже немного продумал вперёд – это был миг синхронизации со мной же организованными, мной вызванными сюда ритмами социальной материи.

давно знакомой полненькой бабусе, мажордомше Независимого пресс-центра, привыкшей видеть меня за столиком-каре, среди прессы — указал себя в графе пресс-релиза «заявитель», она уважительно кивнула. светская, всегда подкрашенная и деликатная, она меня узнала, а я в ней «узнал», точнее, отчасти узрел Светлану Соломоновну Левитину спустя десятилетие после кончины её ДФ. часть комнаты, отведённая прессе (90% помещения), была набита настолько плотно, что даже если бы я просто пытался пройти к окнам, в левую для камер часть президиума, пришлось бы пробираться через президиум, состоящий примерно из восьми стульев – однако я сел в центр президиума.

вооружённая пустота, готовая вбирать речевое событие из президиума, тотчас ожила, как будто этого только и ждала. меня обдала волна профессиональной благодарности (появилось лицо, на которое можно настраивать объективы), кто-то из корреспондентов попросил заранее представиться для титровки, я сказал, что писатель и представляю Левый Фронт (что было чистой правдой: как был кооптирован на место Кагарлицкого в 2005-м в Моссовет ЛФ, так там и оставался). после самопредставления жерла телекамер ожили, особенно старались фотографы, заранее подснимая статусную «натуру». однако мажордомша несколько иначе представляла себе грядущее событие, и сверялась с какими-то своими бумагами, а затем с фирменной деликатностью и либеральной околичностью заговорила:

— Вы извините, но мы тут наших девушек ждём… Звонила Женя Чирикова, извинялась, что опаздывает, и жена Удальцова тоже будет… Давайте мы тут девушек посадим?

звучало это буквально как «уступите дамам место» и джентельменские струны во мне не могли не отозваться: конечно, они же придут последними, значит, крайние места надо им зарезервировать. улыбнувшись иронически больше не мажордомше, а своим мыслям (вот она какая, фамильная, кармическая секунда в «луче Истории» — и далее «проходи, не задерживай! да ты кто такой вообще?»), я начал смещаться к окну, но задержали не сильно расстроенные рокировкой репортёры. попросили подержать белый лист А4, чтоб настроить камеры. это общество на  данном, организованном мной же отрезке пространства, уже без обиняков подсказывало мне, кто я на самом деле в ожидаемом Событии, уговаривало не занимать не своего места…

и я сместился в закулисье, не стал противиться отчего-то, хотя уже продумал, с чего начать выступление (с силовигархии как узурпаторши газа и нефти, экономических основ, а затем уже, как следствие – генератора несвобод для обворованных ею), но появился Илья Пономарёв, а вот ему мажордомша была рада куда очевиднее, да и я был рад, пожал руку. всё-таки координатор ЛФ и депутат Госдумы! при пинжаке и галстуке, а не в поношенной натовке, как я. появился и Виктор Краснов, которого так расхваливал мне Леонидас в 2002-м и которого я потом разок интервьюировал у него в квартире, на Черногрязской улице, – глава мятежной управы в 1993-м, «просвещённый националист».   

когда подоспели буквально одна за другой голубоглазая Чирикова и мрачноокая Стася, пресс-конференция началась, хотя «фуллхаус» был и до них. Стася доложила, что решение несистемной оппозиции далось тяжело, и что в отсутствие находящегося на очередной голодовке за решёткой мужа, ей поручено сообщить прессе, где будет первый митинг, посвящённый итогам выборов. митинг будет всё же на Болотной площади (о чём так просила мэрия Собянина, и либерал Пархоменко взял её сторону от имени всей оппозиции), а не на площади Революции, но специально для тех, кто придёт к памятнику Марксу, будет организован пешеходный маршрут в обход Красной площади, к Болотной…

помещение в знатном доме постройки 19-го века напоминало переполненный и душный класс, мы с Сахниным стояли молча у президиума, но в сторонке, ближе к окнам (форточку одного я приоткрыл, стойко исполняя свою роль в Истории), понимая демократическую необходимость высказываться всем политическим оттенкам спектра. как бы от всех правых, от национал-патриотов (его выражение) Краснов говорил тихо, камеры искали точки, чтоб не бликовали его очки, а он – когда настойчиво спрашивали, какие акции готовите, — отвечал «мы любим пройтись с факелами»… Виктор застеснялся такого многокамерного и конкретного внимания и импровизировал, ничем не рискуя, ибо возник в первый и последний раз за всю «болотную эпопею». близкие к нам две упитанные и восторженные тётёхи всё время спрашивали, нет ли у кого-нибудь жвачки… самое смешное, что я к концу прессухи отыскал в кармане натовки старый слежавшийся «спеарминт» и отдал тётёхе со значком принадлежности к группе поддержки Немцова – его тоже ждали в президиуме, но не снизошёл пока… жвачные дамы внешне напомнили мне певунью с «Последней осени» и её «Россия-Русь, храни себя, храни», только внутри-то были наоборот, им бы вернуть август тот, двадцатилетней давности, где Борис Второй такой молодой…

после пресс-конференции, следуя пунктиру пребывания-убывания, я со спокойной душой отчалил в Томск – мною заявленное мероприятие прошло великолепно, значит и заявленное на нём мероприятие пройдёт не хуже. конечно, само в Независимом пресс-центре изложенное Стасей решение было отступлением в ещё не начавшейся пока открыто борьбе – но уж разберутся, а не разбредутся как-нибудь, думал я. не так важно, где, но важно – что именно…

фотографии Первой Болотной (десятого декабря) я увидел уже из семейного томского гнёздышка, в мониторе, в ходе рабочего будня. как и внезапный для меня-заявителя аншлаг телекамер в Независимом пресс-центре, аншлаг на Болотной и около неё – более ста тысяч! –  хотелось как картину кисти великого мастера рассматривать вновь и вновь, и все информагентства ломились просто от изобилия фотографий, статей, комментариев. вообще, Болотную площадь сравнительно недавно, после медведевской брутальной смены Лужкова Собяниным год назад, чинуши префектуры «открыли» и приспособили для митингов. место подходило властям по главным параметрам – во-первых, желанный оппозиционерам ЦАО, во-вторых, перекрывать для автомобилей надо было только саму Болотную набережную, а движение там слабое. проводили то у шемякинских чудищ, то у Репина немноголюдные, человек до трёхсот митинги КПРФ, ЛФ, Солидарность или с альтернативным, имперским триколором националисты. кажется, там, у постамента памятника-Репина, после одного из митингов и прозвучал комментарий какого-то пожилого, пьяненького городского сумасшедшего в ковбойской шляпе, представившегося коммунистом: «пролетарии всех стран, вооружайтесь!»

сейчас же столпотворение на Лужковом мосту, этим мостом выгнувшийся на фоне кинотеатра «Ударник» и оттого более массовый, митинг выглядел сам невиданным оружием. невиданным аргументом, на фоне которого любые выступления ораторов звучали весомее. соведущим того митинга был Анатолий Баранов – даже ведение, то есть конферанс, демократически поделили. что ж, было нечто справедливо-правильное в том, что тот, кого били на Маяковке в «пресс-заке» и судили Мещанским судом, теперь ведёт митинг – важно, однако, куда приведёт… а одному это, если это не мыслитель и лидер уровня Ленина, не под силу. увы, при общей, восходящей и довольно многоликой, креативной волне недовольства результатами выборов – без плакатиков, раскрывающих эту массовость как бы изнутри, по-пИксельно, — новости ещё не было бы. и индивидуальные плакатики-лопатки были умнее выступлений. ни одного яркого, увлекающего, политически опережающего, стратегически озадачивающего пришедших негодовать — оратора не явилось на высокой сцене, фоном которой стал Дом СНК. вот и выудил даже официоз фразу прогуливавшегося рядом с собачкой и призванного кем-то из друзей-либералов выступать Леонида Парфёнова – про «втюхивают… северокорейские…».            

однако это было начало, и начало впечатляющее самой явкой на митинг (наивный Немцов ждал всего тридцать тысяч!). аванс рафинированных масс тем самым оппозиционерам, что ранее, в 2008-м почти уже готовы были Национальной Ассамблеей заменить Госдуму (Госдурой назовёт её, оговоркой, Познер позже) – был впечатляющим. массы, наконец, явились, показались! массы, настроенные не только либерально, скандировавшие не обращая внимания на далёких от них ораторов «власть миллионам, а не миллионерам!» под локальными красными знамёнами, почти на том же месте, где они слушали песни «Буревестника-2011»… комплементарно облетевшей страну и мир весомой фото-иллюстрации, в которой оправданным казалось всё – и новый Лужков-мост, и индустриально укоряющая путинскую деиндустриализацию угрюмым Иофановым «сталинизмом» серая громада Дома СНК, — звучало как всё написанное нами ранее, так и произносимое теперь даже системными, вроде бы, либералами. социум зашатался тогда, когда вместо манипулируемой и навязываемой думской, живая демократия, ещё без лидеров и ведущего за собой большинства (но с отчётливо либеральным пока уклоном – который топовые СМИ, включая «Евроньюс» устраивал) – явилась на Болотную.

да, был и здесь иной взгляд – взгляд Лимонова на события десятого декабря. не пустивший своих «триста спартанцев» на Болотную, стоявший у памятника Марксу до последнего, он был уверен, что шанс мирно захватить здание Госдумы был только тогда и только там, на площади Революции, что «озвученная» Стасей, но проявленная Пархоменко и согласованная с мэрией слабость оппозиции в выборе места митинга – преступление и роковая, историческая ошибка. можно было пассивно  красоваться на «болотных» фото массовостью, но можно было этой массовостью сразу же действовать на площади Революции, сделав её таковой – очевидно, что сто тысяч перед «Метрополем» и даже запрудив всю Театральную, а не только площадь Революции, не уместились бы и, как подсказывал Лимонов, просто вынуждены были прорваться в здание Госдумы. на этот случай, конечно, надо иметь дальнейший план действий, а не ждать зачистки здания спецназом с вертолётной высадкой на крышу (собственные думские «чернорубашечники» из ФСО, сил которых хватило лишь чтоб в 2004-м повязать и по лестнице волочить без сознания Армена Бениаминова, вряд ли бы справились с таким наплывом) – иметь в полном сборе ту же самую Национальную Ассамблею, например, готовую рассесться в президиуме и зале пред репортёрами, готовую уже не в офисном центре на Краснопролетарской словесно низложить Госдуму, а объявить в здании Госплана себя законным парламентом… в общем, ни плана, ни соответствующих плану сил (будучи оповещён как депутат НА, я бы явился – точнее, никуда б не уезжал просто) не было ни у другороссов, ни у кого-либо ещё, поэтому и критика Лимонова уместна лишь эмоционально и альтернативно-исторически. 

самое бы время вспомнить, оживить Национальную Ассамблею, показать, что альтернатива Госдуре была и есть (пусть, задним числом приписав ей организованность, трудолюбие и инициативность), — но Каспаров решил действовать, охватывать образованное и оппозиционное по духу население через интернет-телевиденье. стратегически Гарри Кимович был прав, тактически – нет. на этом этапе нужна была в первую очередь не коммуникация, а тот кто говорить будет. форма для новой политической субъектности, форма  наподобие теневого парламента, и НА идеально подходила! но Каспаров создал СОТВ – Сетевое общественное ТВ, арендовал под студию помещение на задворках ТЦ «Гагаринского», стал созывать былых колумнистов, включая коммунистов, для эфиров. опять же – не всю НА, а персоны, в неё входившие. и, вновь с расстояния, но вовремя – поскольку в январе ожидался в Тебе, — я был приглашён Мариной Литвинович на СОТВ.

и снова из нескончаемого зимнего вечера, из полумрака Донских проездов – из мест которые когда-то снились, а затем находились после практики в детской психбольнице внезапной прогулкой через каменоломную территорию будущего Третьего транспортного кольца, — пробирался я мимо мёртвых НИИ и заводов, созваниваясь с Мариной и выстаивая под табличками домов на морозе, к проходной заводской, откуда был и на СОТВ вход, в бывшие цеха… задрапированная чёрным студия, надевший чёрную майку я – все как сговорились. и даже знакомый фамилией, но не внешностью один из ведущих «Эха Москвы» — седой, со шрамом над губой, заработанным явно в драке, — всё было частью незнакомой местности и действительности, в которую я возвращался с большими усилиями из нежной и уютной сибирской ссылки своей. пытался политически синхронизироваться, но ощущалось это всё равно как воспоминание, в отдалении от себя…  

я стал обращать внимание на выделяемую чёрным фоном свою проседь – она и была воплощением того пародыма-счастья личного, что невидимо клубилось вокруг, отгоняя общественные идеи. большая часть меня оставалась там, в Академгородке, с созданием генов моих, с глядящим на мир уже всё осмысленнее, с делающим первые шаги по дивану опираясь на мою руку Верунчиком.

…а тут мы сидим у тёплого экрана, рассуждаем о демократии и диктатуре, и вдруг, в ответ на первую же мою реплику об операции «преемник» этот тип со шрамом возносит хвалу Ельцину, причём возносит монологом, и тоном, не допускающим возражений – «ну, мы не будем так о Борисе Николаевиче! великий человек, много хорошего для России сделал». мне бы перебить его, высказаться, а затем и уходить – и плевать на всю эту съёмку! — но я покорно и покойно сижу-молчу, удивлённо гляжу – гляжу, наверное, как и куда пойдёт это всё без красной линии, звучание которой приглушено во мне. а зачем тогда вообще я здесь нужен? как фон для восхвалений Ельцина? они всерьёз собираются бить хорошим Ельциным по плохому Путину?!

но говорили на обратном пути в джипе Марины Литвинович мы не об этом, а о всякой всячине – детишках, Прилепине, кое-что из которого она читала и наверное планирует позвать на СОТВ. в Марине есть странное, немного мальчишеское очарование умной девушки, и она, кажется, мальчиком беременна в этот раз…

на Трубной я выпрыгиваю и ночными, родными с ясель Каретными дворами пробираюсь домой.

Дмитрий Чёрный