Нет, МЫ, сука, советские!

Необходимость анализа ключевых событий доступной нам в опыте (памяти) новейшей истории, начиная с 1991-го, а то и с перестройки – остаётся в современной художественной литературе острейшей, насущной. Не было ещё исчерпывающей все вопросы, достоверной и вместе с тем художественной книги, которую бы поставили ОДНУ на полку рядом с датировкой: 1991, 1993, 2012, 2014. Как, например, книгу Гюго «Девяносто третий год» (Великая Французская буржуазная революция, её печальный финал: «Вы, павшие в бою, в год девяносто третий» — как писал Рембо). Потому-то появляются всё новые произведения, где эти периоды, эти события – проходят красной нитью, либо же, наоборот, на «красную» (добавим тут политический смысл) нить нанизываются. И это – тоже допустимый в художественной литературе приём, а не просто ангажированность. Берётся герой, даётся его чёткий политический портрет – и полетел герой через все события, что-то с ним там происходит, меняется он или не меняется, а заодно получается и портрет Эпохи, поскольку имеются и другие герои, характеры, судьбы и пр. На это – на батальный жанр, на мозаику, — мало кто нынче замахивается, литература мельчает, о чём не писал только самый ленивый интроверт.

Тем более радостно нам, коммунистам, когда из наших рядов выдвигается книга, в которой есть, судя по аннотации, амбиции вышеуказанные. Впрочем, от одних амбиций, от бесконечного и беспочвенного «самопозиционирования» современная литература устала весьма, а вот от амбиций оправданных, то есть реализованных во всей «фактуре», — нет, не устала, маловато этого.

Книга «Отречение» — роман, как значится в ней, а потому сразу настраивает на соответствующий лад. В романе должны быть судьбы, события, развитие характеров, однако в данном, как указывает автор – главного героя нет, героем объявлена Эпоха… Мне кажется, имеется даже на уровне термина переоценка периода 90-00-х – я вот зову её Постэпохой, потому что Эпоха была до неё, Советская (тут не только размеры разные, но и содержание несопоставимое)… И видимо, поэтому же, из-за «эпохальности» — дополнительные герои появляются в ходе действия как функциональная необходимость, как описательный приём. Причём линии, маршруты небольших героев сюжетные — переплетаются так, как нужно для охвата событий. В некоторые совпадения поверить можно, но в большинство – нет. Выглядят совпадения как в детских выдумках…

Начинается роман с нагнетания тревоги – это нормально и даже хорошо, поскольку на дворе уже 1991-й год. «Повествование охватывает период с 1989-го по 2015-й, юность, зрелые годы поколения, отрекшегося от своего великого прошлого…» — уже тут, в аннотации звучит какой-то диссонанс. Поскольку я как раз из этого поколения, сразу задаюсь вопросом: от какого личного великого прошлого отрёкся, например, я в 1991-м?

Вот в том-то и дело, что работа романиста не в том, чтоб патетически заранее развешивать флажки добра и зла на поколениях (оно, видимо, уже «по росту» в возрастном плане), но кропотливо прорабатывать каждый характер и событие в мелочах, подробностях, деталях, чтобы выводы делал сам читатель, и подобные фразы не пришлось писать в аннотации. Явный ляпсус. Какое до наступления юности бывает «великое прошлое» у любого поколения? Детство да отрочество. Они могут совпадать с великими событиями – я, например, прекрасно помню Олимпиаду-80, настроение Москвы, сам дождливый день, когда олимпийский огонь проносили через Кропоткинские ворота по Метростроевской, где мы с мамой ждали эстафету… Ощущение (точнее – оценка) величия прошлого – суть ревизия, она приходит потом, эта сравнительная шкала. В момент же бытия – ты и великое воспринимаешь, как должное, обыденное. Я вот помню, как тем летним утром после наблюдения из-под памятника Энгельсу за марафонцами – с наслаждением вдыхал запах булочной, что была напротив через Гоголевский бульвар, а мы ждали троллейбуса (31,15)… Да-да, это было ближе и понятнее – «велИчее», а спорт, эстафета – дело взрослое, обычное, много ещё будет такого, наверное… Так что уж здесь – точно не стоит искать отречения.    

Отречения как такового ни у кого и не было, если говорить о 1991-м и его августе, в «романе» (больше похожем на сумму событий, некрепко пронизанных несколькими судьбами) показанном очень бегло, куда менее внимательно, нежели 1993-й. Никто публично не отрекался от СССР (сожжение партбилетов таковым отречением не было) – в этом «тайна» нашего поколения, мы плыли по течению, и поскольку автор пытается без главного героя, но с определённой заранее моралью встать над событиями, — хочется понять степень политической, диаматической просвещённости его (её). Нет, такие исключения, наверное, бывают – но вот мне кажется, что сам август 1991-го приняли как катастрофу в Москве единицы. Понимать, что это исторический рубеж тогда могли очень немногие, поскольку пятилетка перестройки хорошо подготовила всех к наступлению капитализма, а это был мелкий шажок к нему: «трамваи ехали уже при капитализме» не говорил, не писал никто.

Впрочем, книга хоть и начинается с 1991-го, но по сути — с 1989-го, и тут мы возвращаемся к сюжету. Атмосфера времени – вот что ведёт, заманивает в книгу, но здесь-то и включается требовательность с нашей, очевидцев стороны.

Сентябрь 1991-го: «…словно камни чувствовали, что прощаются с великой, неповторимой эпохой» — подобные странности будут ещё встречаться. Чувствующие камни? Натурфилософия какого-то высшего уровня. Увы, не только камни – но и люди ничего не чувствовали! Никакого «изящные вестибюли станций метро застыли в немом ужасе поражения, словно брошенные под вражеский сапог, не в силах защитить себя» — не было и быть не могло. Хотя, о чём речь – мы конечно понимаем.

Советская символика в росписи станций метрополитена им. В.И.Ленина, вся их информативная, агитирующая музейность в сентябре, который описывается (не помню этой погодной хмури и холода, заставлявшего поднимать воротники и носить плащи, кстати, ходили в школу как обычно, водолазка под пиджак, курили-веселились, фестиваль «Монстры рока» в Тушино проходил при хорошей погоде) – оказалась после победы триколорных демократов как бы вне закона.

Ведь из знамени СССР (недавно убитый в Москве «чёрными риэлторами») прибалтийский белогвардеец на балконе «Белого дома» публично выкромсал серп и молот со звездой… Нет-нет, вся «беззащитность камней» тут преувеличена, не оттуда заход – хотя, изобразительный приём и сверхмотивирован, но потому и примитивен до смешного. «Камни не понимали», «вестибюли застыли»… А обычно они двигаются? Обычно камни понимают? Нам интереснее, что понимали тогда люди, ибо мера этого понимания и формировала будущее… Интересно нам человеческое.

Потому сцена с обнаружением милицейским патрулём живого малыша подле зарезанной неизвестным молодой матери в Лосинке – криминал на фоне уже свершившейся (в романе ещё не появившейся, но подразумеваемой) августовской всесоюзной катастрофы, — и объяснимо «сериальна», как завязка, и всё же внезапна, поскольку явление слишком частное. Однако, как мы далее поймём, – этому малышу придётся своей судьбой пронизать три условные книги «романа», причём цвет и событийность эта нить обретёт только в третьей, в финале.

Тут по-женски конструкция ясна: читатель напуган и убеждён уже, что действительно происходит со страной нечто чудовищное, раз убита молодая мать среди бела дня, а грудничок брошен подле неё умирать (милиция его спасает, патрульный даёт ему свою фамилию при передаче в детдом). Обычно, если недоступно на конкретно-историческом уровне повествование, а работка это не из лёгких, — так в современном «теле-кинезе» и поступают. На очень примитивные эмоции (рассчитывая) накладывают «морально аналогичные» события уже коллективной, а не личной истории. Впрочем, подобные ужасы, как мы далее поймём из книги, не связаны с августом 1991-го вообще никак – это частное, очень частное дело. Впрочем, «якорь» брошен, сюжет (не всегда связанные меж собой, кроме как героями, события) пошёл, чуть-чуть откручивая стрелки лет назад. И это поначалу интересно. Даты «выстреливают» тоже как-то уж очень телевизионно, почти как в докфильмах. Дата, место, событие – прыг, снова дата, место… «Следствие вели» прямо-таки!

1989-й, литовская националистическая организация «Саюдис» готовит чудовищный теракт на территории СССР, в Сибири. Читаю об этом впервые, потому интересно. С помощью подрыва газопровода – сжечь два проходящих на участке поезда дальнего следования и всех пассажиров, более 600 человек. Вскоре оказывается, что это не «Саюдис» (отчего-то ожидающий на этом сибирском участке переброски танков и БТР в Прибалтику), но само ЦРУ готовит теракт на территории СССР. Casus belli, казалось бы. Более того, в Москве у ЦРУ имеется конспиративная квартира, где и живут двое активистов «Саюдиса». Ну, почти «документалка» – если бы не конспирологические «глубины», в которые верится не сразу. И не потому, что такого быть не могло, что КГБ железно бдил и не допустил бы столь явной работы ЦРУ здесь – а потому что этого УЖЕ не требовалось по причине усилий самой КПСС и Горбачёва.

«Национальные фронты», сперва созданные как способ контролировать через КГБ националистов – никакого кураторства ЦРУ не требовали (а специалисты из КГБ совместно с ЦРУ планировали убийство Фиделя, например). В том-то и была «красота» перестройки и «разрядки», что капитализм входил на громадную территорию 70-летнего торжества социализма с 290-миллионным населением постепенно и бескровно. Я готов поверить в этот теракт, но вот поверить что ЦРУ столь явным Мефистофелем направляло юных националистов – не могу. Это было аутентично – и потому исторично. Конспирология и такое «додавливание» убивают многие события…

Впрочем, как приём-«замануха», наверное, и это допустимо. Подрыв газопровода «вешают» на невинного советского инженера (ошибка при проектировании), никаких сомнений в том что это не теракт у следствия нет (потому что такие умонастроения) – а один из подрывников, Юозас теперь будет мучиться всю жизнь «достоевскими» вопросами, зачем же он (кофоррящий оч-чень нарро-читто, слоффно он из Керрмании и фашист, а не советский литовец) столько народу угробил вместо того чтоб пустить под откос танки… Я общался в 1988-м с эстонцами в археологической экспедиции на Алтае – нет, подобных акцентов не встречал, говорили даже дети (при малом словарном запасе) по-русски чётко, а вот старшие говорили о будущем отсоединении, без акцента.

Место действия именно романа как всё же иногда мерещащейся единой материи-сплетения-судеб, а не его эпизодов (то есть как бы территория подлинно ценимых автором событий) это «спальные кварталы», они выходят очень достойно у товарища Донченко. Как говорится, что ближе – то и лучше (рисуется).

Панельная Вселенная… Хоть часто нет конкретики станций метро и архитектуры, каких-то излишеств по части топографии, но именно ощущением жилого амфитеатра, развёрнутого вниманием в центр книга богата. Лучами как бы обращённое вспять, к истокам — окраинное пространство возникает, оживает, и в нём хочется «прописаться», пока листаются страницы, в 90-х: узнать доселе неведомое нам, «центровым»…

Оттуда, из панельных многоэтажных домин очень быстро разрастающиеся количеством, но не качеством проработки характеров герои – как бы и выезжают ненадолго в Историю, в центр столицы. И вот в этом пространстве хочется пожить вместе с героями, там возникает то, ради чего книги пишутся – живое представление о достоверности происходящего, рождаемое словом. Одно очень хорошее, но как-то подзатерявшееся в аналогичных, открывающих или зафиналивающих главы и главки «пейзажных сводках» описание этой локации я нашёл на стр. 220: «Над ними хмурилось бесснежное небо декабрьской Москвы, которое где-то в центре, за пару десятков километров от них, как всегда, удерживали на своих штыках семь сталинских высоток». Вот где ничего лишнего. Что-то похожее писал Проханов в «Красно-коричневом» — и, как я догадываюсь, сей автор авторитет для Марии, причём и в идеологической плоскости (но об этом позже).

Тяжёлое серое небо (оно такое там над Москвой почти всегда, ведь первая книга называется «Катастрофа»), как бы фатум, тяжесть утраты СССР — таким образом сдерживают не дореволюционные атланты, но именно сталинские заветы-высотки… Меж тем герои окраин, герои рабочего класса – нарисованные очень бегло, не прорисованные глубоко (внешность игнорируется, имя есть — и достаточно, поехали, школьные подружки! Юля, Ира, Аня, — немудрено запутаться в виду отсутствия внешних отличий), однако в квартиры понапиханные довольно тесно, — сейчас оказываются во враждебном им мире. Об этом (о враждебности мира) и книга, об этом – но не о героях, в этом парадокс.

1991-й в книге отмечен не столько августом и его событиями – мелькающими почти как это было у нас, тогдашних олухов-старшеклассников, принявших триколор в школах как должное (серпы, молоты и звёзды аккуратно скалывали с лепных знамён – как на первом этаже школы №91 моей), — сколько событиями личной жизни Анны, доводящейся внучатой племянницей Матрёне, которая родом из светлых 1930-х (для нашего поколения – не бабушки, а родители, есть тут некий «допуск», но не суть). Анна почти моя ровесница, потому её судьба особенно интересна. Анна становится жертвой ловеласа – причём как-то уж очень запросто.

Вообще, когда эпизод начинается со слов, вполне разъясняющих дальнейшее (ловелас, увлекающийся съёмками домашнего порно, говорит моднявому другу о подходящей, мимо проходящей модели, а это Анна, и «кадрит» её). Далее следует банальное заигрывание с букетом в руках, признание в мгновенной любви на Калининском проспекте, Анна отчего-то на такую показуху реагирует, и в тот же день на квартире Макса (да-да, кто ж не вспомнит журнал Maxim, «святые 90-е») становится его лёгкой добычей. Вспоминается киноклассика «Авария, дочь мента» и «Интердевочка», причём выглядят первоисточниками на фоне такой прозы. Макс – противоположность жителей рабочих окраин, сам сынок «выездных» родителей, в квартире имеет каким-то загадочным образом установленную тайно видеоаппаратуру, которой снимает все свои постельные завоевания и баталии. Собственно, что будет тут — мы знали сразу же, читателя могли бы захватить подробности, но они заканчиваются на дерзновенном «он расстегнул блузку»…

Тема съёмок первого порно в СССР – не вполне изучена, не так давно Владимир Козлов пытался её раскрыть в книге «КГБ-рок», но и у его вышла реконструкция, а не документальность (бизнесом этим занялись как раз те элементы, которые в экономике перестройки стали опорными – изначально непроизводительные кооператоры, фарцовщики, копировщики ВХСок). Однако там-то, у Козлова – начало 80-х, а не 90-х, тут длинная разница, и не в пользу Макса. И насчёт «скрытых камер» и таинственных к ним пультов (а как же операторская работа, «наезд-отъезд»?) — ну, детский подход, Мария. Такое надо либо прорабатывать солидно, либо темы не касаться.

Охмурение девицы произошло ещё до августа 1991-го, кажется. И в 1991-м, как и в 1993-м Макс был за демократов, понятно, а Анна против (без углублений в личные миры, думы). Но не суть – предсказуемость событий сразу охлаждает интерес к ткани прозы. Да, он её изначально обманывает, а она-то, дурочка, ни о чём не подозревает, ждёт женитьбы, подаренные им драгоценности оказываются подделками. Забеременевшую от него Анну Макс выгоняет из квартиры, в которой уже раздевает для утех новую жертву, — предлагая напоследок посниматься в качестве модели для заработка. И так далее… Мажоры – все сволочи, это мы поняли. Выросший частым гостем в квартирах мажоров (Жеки Стычкина, Серёжи Ланового, Вадика Дубровского) – в частности, там, на Смоленской набережной, — я бы с этим поспорил, но некогда, бурная смена дат  влечёт нас то вперёд, то назад.

А где же советское воспитание бабы Матрёны? Где женская бдительность, я вас спрашиваю? Чтобы интуитивно не любить демократов – хватает ума у Анны, а вот чтобы уличного дешёвого фигляра не допустить до блузки – не хватает… Тут опять недоработочка, и не одной бабы Матрёны.

Тётка Матрёна это мостик не только в довоенные, но и в военные годы. И мостик этот, с будущим ЦРУшником Артуром Келлером, — стоит на весьма сомнительных опорах. Чудесным образом (воевать вместе с любимыми – причём встреченными ещё на гражданке, доводилось очень немногим) Матрёна встречает своего кавалера из НКВД на Донбассе, вместе с ним готовит покушение на оберштурмбаннфюрера Келлера, который (!!!) своего сына выписал к себе на линию фронта. Иначе бы не сошлись сюжетные линии – необходимость-родственность ЦРУ и дойче официре (папа – фашист, сын — ЦРУшник). Таких фактов история Великой отечественной, пожалуй, не знает вовсе: чтобы немецкий офицер имел сына, причём совсем маленького, подле себя непосредственно там, где воюет. В небольшом «историческом» вкраплении куча неувязок вроде прозрения Келлера-старшего, что телевидение (разрабатываемое в Германии, но офицерью-то вряд ли известное как принцип) будет основой информационной войны и что «А ведь эту войну мы проиграем»… Опять дешёвка, опять неувязка. Немецкий вояка на фронте, уверенный что война рейхом уже проиграна? Где это видано в пронизанном духом пруссачества вермахте?!

1943-й год, прекрасно описанный, например, Леонидом Леоновым во «Взятии Великошумска» — если бы гитлеровское командование имело подобные «инсайты», не пришлось бы нашим танкистам идти на такие подвиги в тылу врага… Ничего и никому тогда ясно не было! На то и война. Даже такое неявное «попаданство» в романе недопустимо. Как и «сын полка» с той стороны – уж что-то, а безопасность своих отпрысков немцы блюсти умели! Слали в фатерлянд всё лучшее, что смогли тут наворовать, включая украинскую рабочую силу – домохозяйками. Именно так – всё для дома, всё для потомства высшей расы!

Папу наши диверсанты убивают, сын же готовит в 80-х диверсантов из «Саюдиса». Пытаясь высчитать, сколько было сыну в 43-м, сломал все калькуляторы (у мальчика остались и довоенные воспоминания! однако, как он попал к папе на Восточный фронт – неизвестно). Но ладно – в столь давнем прошлом можно чего угодно нафантазировать, спрос нынче, когда День Победы отмечают под триколором, невелик… Однако когда встречаются подобные «дожИмы» уже в той части истории, которая нам известна неплохо – кипит разум возмущённый.

Во-первых, что это за снайпер, стреляющий прямо с территории посольства США в октябре 1993-го по пацанёнку? Как и в случае с «московской квартирой ЦРУ», только уже настойчивее – возникают большущие сомнения. Помнится, подобные версии выдвигали «эксперты» Рен-ТВ, забыв, что ближайшего краснокирпичного здания с плоской крышей на территории посольства США, ныне обращённого окном-«фонарём» как раз к стадиону и Дому Правительства РФ – в 1993-м не было. Они даже схемки баллистические какие-то прочерчивали. Но ведь бред! Откровенный бред, который для низкопробного ТВ ещё сойдёт (разово), но коммунисту подобное развивать в прозе – стыдно.

Это вообще болезнь «отродоксальных» (к ним и я отношусь) некоторых советских патриотов старшего поколения (я всё же помладшего) – объяснять все передряги 90-х конспирологически, через «внешний» фактор. 1991-й, август, контрреволюция, полна площадь народу перед БД? Конечно же, козни США! 1993-й – да вот же они, снайперы-ЦРУшники, прямо на крыше посольства! Даже у Проханова в «Красно-коричневом» и «Гексогене» нет такого ляпа: снайперы «Бейтара» сидят в доме через Калининский, у Вайнеров и Дарьяловой (дочки одного из братьев) там двухэтажная квартира угловая в доме 12/31 на Смоленской набережной, 8-9 этаж.

Во-вторых, где же идейная подоплёка, созревание героев?

«Сегодня, шестого ноября, Президент России Борис Ельцин подписал указ о запрете Коммунистической партии»… Но Аню интересовал только стоявший в коридоре телефон. Набрав на диске номер Макса…

Ладно, тут понимаем: воспитанница тётки Матрёны Анна не пошла намеченным ею путём, и её  «отречение» было губительно, в роковом 1991-м стала жертвой порноиндустрии, сломав себе всю дальнейшую жизнь. Но Артём в 1993-м? Он с приятелем (убитым снайпером) бежит к Верховному Совету рисковать жизнью – во имя чего? «Мальчишки ж»… — отвечает нам автор, но этого явно недостаточно. И этот же школьник Артём, стремительно криминализуясь, зачем-то в совершенно случайной ситуации зарезал человека, вскоре сел в тюрьму. Не занялся выяснением, собственно, идейных основ противостояния, которого стал случайным участником, а – вот так, уловил и вобрал в себя лишь формальную агрессию и сгинул в тюрьме ни за что (по сути).

А где тут проповедь коммунистки Донченко? Где исторический анализ, где хотя бы попытка показать зарождение «красной» идентичности (я уж не говорю об обращении школьника к Теории – сам вот носил в рюкзаке в 10-м классе, но не читал «Основы марксистского обществознания» Фёдора Бурлацкого из школьной библиотеки) в огне Дома Советов? Зачем школьники так по касательной проходят в этом эпизоде мимо Истории? Видимо, только чтобы потом этот же Артём, считая «нашими» всех защитников ВС (а там были далеко не одни красные, что как раз описано бегло в демонстрации от Октябрьской и прорыве), а «не нашими» предателей «неопалимой купины» — вынес свой приговор отступникам, снюхвашимся с «оранжевыми», с демократами, и этот приговор сам привёл в исполнение. Кстати, есть похожий реальный персонаж – правда, не в школьном, а постарше возрасте участвовавший в защите ВС РСФСР – Аркаша из РРП, странный тип, давно сгинувший из оппозиции, но действительно нюхнувший после 93-го тюряги и криминала, а затем бизнеса…

Тут мы переходим к самой развесистой клюкве в книге второй «Время червей». На сцену появляется Усольцев – понятно, чья тут прячется фамилия. «Пришло время представить нашего героя»… «По Большому Кисельному переулку в сторону метро характерной походкой, довольно быстро, и в то же время едва заметно вразвалочку, шёл человек»…

Это ерунда, конечно – но от Большого Кисельного «в сторону метро» это и к «Кузнецкому мосту» (вниз) и к «Трубной» (туда же), и к «Чистым прудам» (вверх), расстояние примерно одинаковое – но сия неточность или «окраинная» наивность несущественна по сравнению с дальнейшим.

Всё-таки герой! Становится интересно, и явно намечается бой быков. Те, кто помнят времена единого АКМ, анпиловский подвал на «Пролетарской», наверное, улыбнулись. Да-да, старых счётов тут не миновать, и могла бы возникнуть широченная поляна для «истпарта» наших дней, боевых нулевых – как «Усольцев» и его «Левая колонна» (ну, понятно, «Пятая колонна», а ещё «Правый сектор» созвучны) свернули с пути истинного и пришли к поражению в мае 2012-го. Наверное, такого анализа ждали и поныне ждут многие уцелевшие в бурях расколов и под ветрами быта бойцы-нулевики?

Увы, если иногда личные счёты (делёж/распад организации – что осталось от АКМ при «Трудовой России», организацией назвать трудно на фоне ЛФ, в который перерос АКМ-КПСС) становятся хорошим стартёром для разбора явлений и ошибок более глобальных, то в данном случае картечь уничижающих эпитетов выстреливает при первом же появлении Усольцева, не затрагивая стержневых моментов, которые приведут к роковым ошибкам.

«Такую лищщнюю неприязнь испытываю, что… зарэжю его!» — так можно резюмировать сюжетную линию, дарованную ему товарищем Донченко. И тут оказывается, что моменты, реально имевшие место в истории «болотных протестов» тесно переплетаются с фантазиями конспиролога какого-то запредельного уровня.

Уверен, Удальцов, — который обитает в аналогично-слегка-переименованном виде в книгах Шаргунова («голос, как бы идущий вразвалочку», и ещё там есть Разыграев, в «Птичьем гриппе»), Сенчина («Чего вы хотите?»), Василия Кузьмина («Комсомол имени Летова») и ещё пары-тройки авторов, а в моих книгах – как есть, под своим, — уже купил «Отречение» и вместе со Стасей от души посмеялся. Не потому что он железно прав на фоне наветов – а потому что сами наветы уровня мыльных сериалов и спиритуалистических программ Рен-ТВ или ТВ-3. Уровня «одна бабка сказала» — и тут дорисовывается как раз то пространство, которое лучше всего вышло в романе, где бабуськи у подъездов домов и кварталов, расположившихся на месте бывших деревень – высший судия. 

«Чавось там было-та, на Балотнай? Ай, жуть, Маланья – ЦРУшники проклятыя всё нашу Русь терзають, не президента нашего святАго своих шавок натравливають! Орранжевая чума!..»

Понятно, что произвол автора никому неподсуден, но всё же там, где имеет место историческая канва, реальные события и личности новейшей истории – подобные дорисовки персонажей выглядят нелепо (что не отменяет и нелепости самих прототипов). Стасю (Олесю) бывший со-боец по АКМ и вовсе сослала на далёкий американский остров девушкой по вызову, откуда её прибалтийского происхождения агент ЦРУ вывозит на правах личной рабыни в Россию, затем она оказывается женой Усольцева (как именно – не уточняется).

Эх, так ли было оно на самом деле!.. Я ведь помню эту подвальную «клятву бойца АКМ», Стасиным голосом, с нелепо и слегка обиженно произнесённым «СэСэСэР» — кажется, в тот раз была и Мария. Об этом есть в «Поэме столицы», кстати, и о Пелевине, в частности – но это Маланьям вряд ли интересно. Сам же Усольцев оказывается (не без влияния Олеси) двойным агентом – ЦРУ (грядущие «болотные» протесты) и ФСБ (точечная застройка). Джекпот!

То, что Усольцев пошёл не вместе, но ЗА «демократами» (хотя поныне утверждает, что так продвигали левую повестку) – подмечено верно, однако абсолютизировать тут позиции и политические лагеря не стоит. «Извечными врагами» коммунистов к концу нулевых несистемные либералы не были (что не отменяло их утопических планов сменить Путина на условного Немцова или Каспарова при поддержке левых, а затем их, наверное, судить ельцинским «судом над КПСС»). Все скудеющие членством организации шли на союз со всеми – причём процесс это был длительный и не односторонний для ЛФ, а ранее для АКМ-КПСС. Напомню, что перейти из-под «шапки» трудороссов АКМ Удальцова решил после того, как старый друг Жириновский и новый спонсор Анпилова атаман-братэлло Филин отгрузили в подвал на «Пролетарской» предвыборные буклеты ЛДПР, где имелась главка «Как бороться с коммунистической идеологией». Кто-то умудрялся в АКМ даже такое «тактическое» сотрудничество оправдывать, но мне памятна улыбка Шалимова кривая, стыдливая, осуждающая это всё…

Менялось во второй половине 00-х многое! И досточтимый оракул русских патриотов Проханов уходил от коммунистов (тоже поработав до того на консолидацию патриотов и левых, откуда и родился термин «лево-патриотический») к Рогозину и его «кошельку» Бабакову, а когда Рогозин не сдюжил, сам ушёл из оппозиции – подался за ним вслед, к Суркову (Путину). И сама демократия (повестка защиты прав – новых угнетённых классов, а не укреплявшейся у власти буржуазии, как было в 90-х) уходила от «демократов»!

Думаю, Марии памятны слова покойного Алексея Алексеевича Пригарина о том, что общедемократические свободы и права мы будем защищать вместе с либералами. Он это говорил ещё до создания Национальной Ассамблеи, кстати. В этом же русле, забыв разногласия, двигались и националисты, и патриоты (мухинцы, в частности, – он выступал на учредиловке НА) в 2008-м. В общем, притворяться, что это какие-то отщепенцы-единицы работали на конвергенцию флангов несистемной оппозиции – не стоит. К концу нулевых это был мейнстрим, и именно он дал ту массовость, что показала себя на Первой Болотной, в 2011-м. Без «Стратегии-31», «Дней гнева» и НА (хоть она и не состоялась как альтернативный парламент), без расцвета оппозиционных интернет-ресурсов вроде Каспаров.ру, Граней.ру, Медиаактивиста, АПН или (до прошлого августа моего родного) ФОРУМа.мск во второй пятилетке 00-х – этого не было бы, не могла бы Москва единожды явить ту стотысячную силу (пока количеством, не качеством), что обнаружилась в декабре 2011-го.

Сила была аморфной, а на первом же «болотном» митинге шла яростная борьба ораторов за идейное лидерство – но никто (включая ведущих коммунистов, А.Ю.Баранова, в частности) не пытался сказать заветные слова «пролетариат», «социализм» в этой аудитории, зато Парёнов очень удачно острил про «северокорейское»… Ну, и как же мы «обработали» в романе эту историческую фактуру?

Увы, всё теми же снайперами на крышах домов центра Москвы (в прямой видимости Кремля), которых преспокойно расставляет ЦРУшник Калныньш (да-да, мне тоже часто попадалась эта фамилия в титрах фильмов советской Прибалтики), а ФСО и ФСБ как-то даже и не замечают этого… Опять детские фантазии. Ещё переживания Усольцева и Калныньша насчёт «Лужкова моста», который может подломиться и искупать совсем «не наших» людей в дорогих шубах, пришедших возмущаться итогами думских выборов… А «наши люди» – это Артём, потому что он работает на заводе.

И тут возникает вопрос: а что это за завод? Где руины пролетарской столицы после прихода капитализма? Нет, я не утверждаю, что человеку с отсидкой за поножовщину – не могли так вот сразу дать место у станка, но может быть, именно тут стоило как-то углубиться? Показать зверскую  эксплуатацию, итоги приватизации и деиндустриализации, которая заметно изменила облик Москвы? Тяжесть по части трудоустройства касается Анны, касается женщин – а вот Артём, нигде до тюрьмы не работавший, «откинувшийся» с зоны – мгновенно находит работу. И работа какая архаичная – точно, и не менялось ничего в стране и столице, точно тут ещё СССР, и «Серп и молот», десятки заводских кварталов не стали территорией точечной застройки. И даже на смену зовёт рабочих, осуждающих «болотные» протесты, гудок!

Я даже перечитал отрывок – именно гудок. Ну, вообще-то, гудки звали – в начале и середине ХХ века, а если разговор рабочих проходит в заводском помещении, их наверное зовёт звонок – зачем гудеть снаружи тем, кто уже внутри цеха?! Такие смешные огрехи дополняют палитру неточностей, вольностей и произвольностей.

Плохая буржуазная политика с отвратительным Усольцевым, который попутно росту «болотных» выступлений поматросил и бросил с ребёнком дочку Анны Надю, — это там, в центре. А простой рабочий люд, не замечая разницы капитализма и социализма – знай, работает, как Артём, а уж коли кем недоволен, как Усольцевым, но ножик возьмёт и сам суд свершит… 

Усольцев – ладно, с ним при первом же упоминании, агентом двух разведок – всё ясно. Олеся, жена его, предстаёт не менее колоритно – в ходе нарастания «болотных» протестов, она завязывает роман с либеральным журналистом, пока Усольцев в отъезде. Зачем?! Чем ей пригодился потом сей журналист? Тем что попал в автозак, пошвыряв асфальта куски в ОМОН? Линия просто утеряна, но тень брошена… (кому теперь интересны и все те реальные измены, интрижки этих персонажей — как легко взятых в заголовки, так и забытых уж в 2014-м «Эхом Москвы» и прочими таблоидами? кстати, Усольцев был готов ехать на Донбасс — суд ещё шёл, когда уже всё там началось)

«Теперь я им как хочу, так верчу» — подумала она про себя, полуприкрыв глаза с длинными накрашенными ресницами. В квартире пахло жареными кофейными зёрнами и сладким крюшоном, тягучей карамелью и терпкой мятой.

Я конечно понимаю весь накал классовой ненависти пролетарских окраин, не затронутых капитализмом, к путанами буржуазной политики – но вообще-то, между нами, девочками, так красить ресницы в случае рандеву, предполагающего то, что не описано, но подразумевается, практичные дамы не любят. Чтобы текущая тушь не испортила картины… И откуда столько кафешных ароматов в скромной квартирке Усольцевых (в данном случае – следую описанию автора) – тоже неясно. Олеся сама варила карамель? Аж запах тягучести остался! Кстати, как пахнут кофейные зёрна, не будучи обжаренными?.. Крюшон Коннери какой-то опять…

Впрочем, пора уже кончать со второй книгой, где к реальному приговору, который за «грузинский след» получил Усольцев с Разыграевым, Мария добавила свой – за работу на ЦРУ и ФСБ, причём этот приговор был мгновенно приведён в исполнение Артёмом Зайцевым. Майская Болотная описана бегло и поверхностно (на суде было интереснее, особенно когда пели десятки голосов под гитару Мокрякова «А значит нам нужна одна победа» — в том самом «бутылочном горлышке» у «Ударинка»), вместо «грузинского следа», то есть разговора в Белоруссии Разыграева, Усольцева и Програмадзе — дан вымышленный эпизод общения с Калныньшем о «совках». В самых важных и интересных моментах – вставлен детский вымысел, причём заметно уступающий реальности в «фактурности». Именно в жанре бесед бабусек у подъезда, чтоб не углубляться: ну, агент, а вся оппозиция, все кто против Путина, на Госдеп работають! Чего мелочиться? Какая там Грузия – сразу ЦРУ и ФСБ. Кураторы, везде у кур кураторы…

Понятно, что не судят только победителей, а «Усольцев» заслужил критику всё же посерьёзнее аргументированную. За те самые субъективные, сумасбродные, не скоординированные с Исполкомом ЛФ шаги, что в уникальной исторической, почти революционной ситуации не привели к лидерству в КС «Левой колонны» и торжеству социалистической повестки, но оставили «красных» в массовке и позволили либералам довести протест до закономерного поражения и спада. И это ударило беспощадно не по одной «Левой колонне», но и по «чистым» коммунистам вроде тов. Донченко. По всем нам!

Путинизм тогда вышел в мейнстрим, патриотизм был приватизирован «питерскими»  во всех его изданиях, включая советский, коммунизм как разновидность майданщины вытеснен из общественного дискурса – как не вспомнить наших малочисленных митингов 7 ноября 2014-го или в 2015-м, ещё до убийства Мозгового, на 1905-м, и выступления там НОДовца (кто допустил его туда?!), восхваляющего «нашего президента»… И там, и там выступал Лимонов, кстати, выступал хорошо – правда, о третьих-четвёртых сословиях опять, не о классах. Переживания «чужого поражения» неясны самому автору, не объяснимы исторически, а не конспирологически и фантазийно – потому, увы, не превращены в романе в достоверную историческую ткань, которую читатель бы разбирал по ниточке, поражаясь ходу событий и пытаясь обнаружить точку невозврата.  

Кстати, крайне забавно что выпустило книгу с героем-двойным-агентом Усольцевым то же издательство, что до этого выпускало и широко пиарило апологетические «заболотные» книги Удальцова «Путину — бой!» и Сахнина «Болотная революция». Воистину демократия ушла к патриотам…

Третья книга, третья часть «романа» (больше пока похожего на сумму эпизодов) – удалась лучше первых двух. Видимо, потому что именно здесь, в ДНР обнаружился идейный простор авторской мысли – рефрен «мы же, сука, русские», сперва показавшийся мне данью речевому реализму, но очень настойчиво повторяемый, довершает «коммунистическое» воспитание данной книгой. Мне и эпиграфы про русское показались сперва нарочитыми – но оказалось, всё всерьёз. Вроде бы, понимая разницу государства и общества, госпатриотизма буржуазного и советского патриотизма, автор отбрасывает всё ненужное в ситуации вооружения оппозиции. Ненужным оказывается пролетарский интернационализм и то простое, первичное, онтологически советское – что роднило Юозаса и шахтёров Донбасса, где он замаливал перед собой и советским народом террористический грех свой… Нет, не советские, а только русские!

Хотя, мы же помним – и из приведённых в книге моментов, — как именно флаги СССР, РСФСР, УССР и другие серпасто-молоткастые (хотя бы «визуально» это дано верно) стяги наполняли смыслом антимайданные выступления в Донбассе. Это был советский патриотизм, потому что единой эта земля и, главное, нация, от Карпат до Донбасса и далее, — была только в СССР.

Но ранее надо коснуться и Евромайдана в Киеве тогда – боже, опять ЦРУ! Только тут не «апельсинки наколотые» (как в 2004-м), а нарко-чай, который всё те же ЦРУшники разливают активистам, живут они в тайной казарме где-то в недрах «Украинского дома». На самом деле это – Музей Ленина (неплохо бы автору как-то упомянуть?), и «Украинским домом» он стал как раз после победы Евромайдана, а площадь перед ним – была до 1956-го площадью Сталина (ныне Европейская). Сама топонимика говорит порой больше, чем авторский вымысел. Никаких дворов и задних ходов с придомовой территорией у Музея Ленина – нет. Он стоит особнячком, окружённый лишь деревьями с двух сторон, ближайший к нему Институт Философии – настолько далеко, что часть описанных событий с попыткой бегства гастарбайтера-активиста читается как топографический кретинизм и нонсенс.

Зато какое вступление! Гоголь отдыхает: «Страшное зрелище – гроза в степи! Из тёмного далека, из-за пыльного горизонта поднимаются, наливаются силою тёмные грозовые тучи…» Надо тут уточнить сразу же, пока не стало страшно, что в Донбассе степь озеленялась по сталинской ещё программе долгие десятилетия и весьма разрельефлена терриконами, лесополосами, что способствовало плодородию – но не будем мешать долетать птице до середины степи, то есть Днепра… Пейзажная лирика тут самоценна.

Парни в повязках «Правого сектора» хоронят киевскую подругу Матрёны Павловны ещё до событий майдана 2013-2014-го… Это абсурдно не только потому, что политическая символика на похоронах обычно нигде и никем не используется (если это не похороны Лимонова или политического деятеля аналогичного уровня), но и потому что повязки и флаги «ПС» вышли на арену в ходе Евромайдана, до того была бело-голубая «Свобода» разве что в Киеве представлена (помню их агитпалатку в 2012-м). Впрочем, и это мелочи. Доследим сюжетные линии.

Ребёнок, найденный в 1991-м в Лосинке, Иван — попал по программе усыновления в США, вырос в благополучной семье, там прошёл школу ЦРУ, и теперь неодолимая тяга к русским корням (патриотическая триада в памяти «зима, снежки, варежки») ведёт его вопреки воле шефа из инструкторов Евромайдана в ополченцы ДНР. Шеф, Калныньш тем временем сожительствует в Киеве с овдовевшей Лесей Усольцевой и, надоевшую, направляет её с Евромайдана прямо на Донбасс, там она становится ополченкой, глубоко конспирируется, помогает харьковское детство… Вот тут почему-то так туго начинают сплетаться разбросанные по книге судьбы героев, что местами – просто хорошо, бойко складывается «паззл».

И не так важно, что перешедший на сторону ополченцев-«сепаров» Иван не устремляется к быстро найденным им родным (тут опять всё совпало – его небиологического отца знает один из командующих ополчением, Советник, который родом из КГБ) в Москву, хотя логично было его отпустить по такому редкому случаю с передовой, — важно действие, которое разворачивается всё стремительнее. И то, как в конце концов убивает своего же воспитанника ЦРУшник – странно, далековато вёз, под Киев, из Славянска, — тоже не вызывает вопросов, линия Великой Отечественной и сражения в Славянске уже разных отечеств, битв на одной земле Донбасса, должны соединиться. Там расстреливали светского патриота нацисты, тут – русско-чеченского (только кровью, но кровь побеждает ВСЁ) парня ЦРУшник убивает. Увы, так же однобоко — как войну «русских с нерусями», только наоборот, показывали АТО в Киеве, под Родиной-матерью в 2015-м — первый этаж Музея Великой Отечественной был отдан под фотографии героев АТО. Да-да — вот такие «две отечественные», где к фашистам приравнивали «русских оккупантов», а их сводили к Путину. Вам всё ещё не вспоминается ключевое, коммунистическое отличие советского патриотизма от русского (и любого другого узко-национального), товарищ Донченко? 

Вот тут — нет ли отречения?!

Но «шпионские войны» всё же ничто по сравнению с идейным содержанием, которое, увы, как раз там, где можно было развернуть во всю ширь патриотизм советский и флаг СССР – спотыкается о триколор, хоть и извиняется за это. А уж там, где можно было во всём убожестве показать Путина, который крымский референдум признал – а на два референдума, в ЛНР и ДНР наплевал, — мы пишем с позиций «сука-русские» вполне лояльно…

Впрочем, это ладно. Тут кто во что горазд, настолько и коммунист. Если «сука-русские» как-то убедительнее звучит для товарища Донченко – ну, так оно и останется… Что там углубляться в марксизм-ленинизм? Воюют государства (и эту ошибку повторяют сейчас многие, не пытаясь демонстрировать всю узость постсоветских границ понимания Гражданской на Донбассе), значит, дело патриотов – выбирать, с кем они, с «Россией» (Путиным) или с Украиной («Правым сектором»). Вот и весь сказ…

В этом месте автор, полностью сопереживающий своим героям (ха-ха-ха! какой слог, какие признания! героям — всем, Калныньшу тоже? — прим. Д.Ч.) тем не менее впервые вторгается в ход повествования (то есть оно было как бы объективно до сих пор?! — Д.Ч.) и вынужден сделать отступление и пояснить для неукраинского читателя (кстати, а украинский читатель всё же предполагается? — Д.Ч.) — для тех кто стихийно собрался на площади 1 марта 2014 года и кто шёл дальше, в том числе шёл на смерть, триколор был флагом единства с Россией, каким он был много лет существования псевдогосударства Украины, начиная с 1991 года, и когда, чёрт возьми, прорвало, и русские люди в едином порыве стихийно выплеснулись на площадь Ленина — бело-сине-красный триколор стал для них символом воссоединения с Россией, как бы это ни было исторически абсурдно.

стр. 301

А оно абсурдно — и Путин это доказал непризнанием референдумов ЛНР и ДНР, — потому что воссоединение возможно не в рамках России и не под триколором, а в СССР! И это не доктрина, не картинка, не сектантство — это самая суть социального механизма воссоединения. Вариант включения в РФ — вариант буржуазный, империализм. Вариант возвращения ДНР и ЛНР Украине — геноцид, охота на ведьм-коммунисток… А что лежит посредине, Мария? Не наш ли с вами — вами же тут отринутый! — красный флаг и пролетарский интернационализм, пора на пролетариат, а не надежды на буржуазию?!. Впрочем — назад к сюжету.

Юозас, так и не утративший своего прибалтийско-немецкого фыгофора за десятилетия работы на Донбассе и семейной жизни (хотя, нет — в ситуации высшей тревожности утрачивает разок) – гибнет за «мы же, сука, русские», не за СССР, который рушил своим терактом… Но гибнет, уже разминировав заряд, подобный тому, который в 1989-м сам собирал – наконец, прощённым, почти кинематографически вступая в тот поезд, который взорвал.

Тут художественная удача и катарсис, пожалуй, как и с убийством своего инструктора из ЦРУ, которого воля автора понесла зачем-то из США в ДНР погулять по деревням с большой суммой валюты в кармане… Правда, слишком опять похоже на дешёвое кино. Перед смертью Юозас успевает зачать ещё одно дитя – в сельском антураже, который одинаково подходил бы и 1943-му и 2015-му, только наличие стиральной машины в деревне выдаёт 21-й век… И «она стелила на двоих» (укрывшая «сепаров» одинокая крестьянка) – звучит ещё дерзновеннее «блузки» в книге первой.

И ещё попавшиеся мне «блохи». («Я стал каким-то блохоискателем, сундуком!» — х/ф Покровские ворота)

«Дверь приоткрылась, звякнула цепочка» (стр. 358) — да-да, это в деревенской хате… Ни разу не встречал там цепочек, Мария! Ваш опыт городского жития определённо застит реалии жизни на селе — засовы там, засовы!

«…Надя отвернулась, на мгновение утратив контроль над коляской, которая, вывернувшись из её руки, покатилась по ледяной наклонной плоскости…» (стр. 239) Человек, хоть раз вывозивший дитя погулять-подышать в коляске, знает, что крепче всего — хватка за ручку коляски. В том же ДНР был случай невыдуманный — артобстрелом накрыло отца в парке, который собой закрыл коляску, его так и нашли — вцепившимся в её ручку, вся конструкция лежала на боку. Ребёнок уцелел, отец погиб на месте. А глядеть молодой матери на какую-то профурсетку, да ещё как-то странно ослабив контроль — так, что коляска «вывернулась» — какая-то опять нереальная физика и ситуация.

«...крупный натовский чин, видимо, из ЦРУ» — НАТО и ЦРУ структуры не просто разные, у них разные локации и иерархии, Мария. Вы, может, по той же причине расположили на фоне флага ДНР на обложке — спецназовца НАТО с явно не калашовым подствольником?

Прикрыв глаза, он вспоминал сегодняшний путь, пожилую, судя по голосу — всё это время он был в маске прорезями назад — женщину-врача в украинской медсанчасти, которая вытаскивала из него пули. «Ты кто?» — спросила она тихо после того как скрипнула дверь — на несколько секунд вышел сопровождающий. «Пленный ополченец, — успел ответить он, — Беляков Иван…»Дверь снова скрипнула, она слегка наступила ему на ногу…»

стр. 399

В каком же положении, пардон, вытаскивала из него пули врач? В лежачем, надо полагать? Тогда что за гимнастически-эротическое непотребство должна была эта врач совершить, чтобы наступить лежачему на ногу?!!

В конце книги 3-й – есть всё что полагается романам. Множество смертей героев затмеваются новой жизнью, ребёнком Юозаса, без отца но с семьёй… Есть прожитые едва не до упора жизни – я прикинул, ведь моя ровесница Анна, ставшая матерью сына Жени (попал в тюрьму за убийство хозяина рынка — все правильные герои тут хорошо владеют кинжалом) и дочки Нади (повесилась, когда ребёнка Усольцева забрали ювеналы), начала седеть как-то внезапно и мгновенно. Едва обнаружив помимо глубоких морщин у себя, 45-летней, седину, она бросилась её закрашивать… Вообще-то от момента обнаружения седины до покраски проходят годы. Седина — тоже имеет свойство отрастать вместе с волосами. Но это — так, уже школа парикмахера…   

Школа же писателя не останется без работы, пока товарищи не начнут работу над ошибками — и мелкими, фактическими, и крупными, идеологическими.

Потому что мы (без сук) — Советские. И должны показывать, доказывать это преимущество, эту на фоне нынешней деградации привилегию прежнего доступа к знаниям мира, — творчеством.

Дмитрий Чёрный, писатель-блохоискатель