Поколение Олимпиады, дожившее до постсоветского ада

К 41-й годовщине Олимпиады-80

Я не только саму Олимпиаду помню, я и подготовку к ней визуально помню — то что в том же фильме «Высоцкий. Спасибо, что живой» пытались смоделировать люди постарше меня (по идее помнящие Москву-80 детально), но настолько нелепо, что мерещится некий экзистенциальный запрет среди пяти разноцветных колец. Некие светящиеся подобия нынешних реклам на фонарных столбах рекламируют олимпийского мишку (не было этого! а вот светящиеся кольца с почти ракетным взлётом от них пятиконечной звёздочки — были). Символика олимпиады появлялась не только на товарах, одежде, одноразовых стаканчиках, но в пионерлагерях, например, задерживалась — входила в нашу жизнь всерьёз и надолго, до фестиваля 1985 года. Как готовили столицу к олимпиаде, уже широко известно благодаря критикам «застойного тоталитаризма» — за 101-й километр всех путан, фарцовщиков, валютчиков, хиппи и немногих бомжей, в общем все асоциальные элементы выгребли, словно бульдозером. Хорошо работала советская милиция и КГБ.

Событие это, не смотря на частичный бойкот капиталистического мира (мы о нём вообще не знали — вот реальные масштабы тогдашней пропаганды США и её досягаемости), было итоговым для нескольких поколений, воспитывавших советских спортсменов с самого начала, с 1920-х. Моя бабушка, которую я тут часто вспоминаю последнее время, Людмила Васильевна Былеева — конечно же, олимпиаду встречала как праздник целого столетия. Ей, мировой чемпионке по бегу 1926 года, было, чему радоваться и, в свою очередь, о чём беспокоиться — такое событие СССР мог встретить только на высшем спортивном, на рекордсменском уровне. Весь её РГАФК (сейчас — РГУФК) готовился и даже специально-частично строился к этому событию. Те постройки видны и сейчас — к ним примыкал недоброй памяти Черкизон…

Как же бабушка переживала, что дед мой, Михаил Фёдорович Таборко, старейший работник Спорткомитета не увидел ни самой олимпиады, ни подготовки к ней! Ведь замысел спорткомплекса (сегодня говорят «кластера») в Лужниках принадлежит ему — правда, съездить «принять работы» он уже не мог, был прикован к постели, умер в 1957-м. Ещё работая напротив, на Ленинских горах до Великой Отечественной (это был единый ЦПКиО имени Горького тогда, включавший в себя и Нескучный сад — трамплин, что не давно разобрали, тоже придумал там, у Смотровой площадки, поставить он), с их высоты прикидывал он, как вместо стареньких развалюх-мастерских, в которых смолили лодки (ведь и моста никакого не было — до двухъярусного метромоста), вместо болотистой местности, хорошо бы тут смотрелась гранитная набережная, крытые стадионы, дорожки…

Для всего Советского Союза олимпиада была заслуженным событием — никакого форсированного строительства не требовалось, здесь ежегодно планово вводились десятки и сотни объектов в каждом городе и области — все связанные со спортом, с воспитанием здорового духом и телом поколения, которое войдёт в коммунизм уверенным шагом сильных людей, уверенных в глобальной правоте марксизма-ленинизма. Конечно, олимпиада подарила столице и такие внеплановые объекты, как спорткомплекс «Олимпийский» или «Динамо» у Парка Дружбы, но не все они дожили до наших дней — о чём мы с болью писали своевременно. А тогда взрослый мир готовился к событию, выпадающему в век один раз в настроении небывалого дружелюбия — «О спорт, ты — мир!«.

Для нас, детсадовцев, олимпиада была, скорее, фоновым событием — заботой взрослых, чем-то происходящим по внешней воле, как природные явления. Причём я помню специальные уличные открытые милицейские будки, поставленные зимой — удивительное, демократическое явление, всего лишь обозначающее место общественной бдительности, редко можно было увидеть именно в этой клеточке, оформленной строго в цветах милиции — жовто-блакитных, да-да, — милиционера. Но само место выглядело серьёзно. Тогда же появились и «опорные пункты» — фактически охрана порядка делегировалась вновь, как в 17-м, дружинникам, то есть самим рядовым, но сознательным гражданам, а не «профессионалам», которых, полицаев, так воспевал либерал-неудачник Димон Медведев в ходе реформирования «органов»…

И вот, в самый разгар лета, мама везёт меня на Кропоткинскую — такие исторические моменты нельзя пропускать. Ехали мы, кажется, на троллейбусе — хотя, 31 и 15-й могли тогда и не ходить временно из-за торжеств. Шли мы всё же от метро «Кропоткинская», и газонный холмик за памятником Энгельсу я хорошо запомнил, на нём под солнышком, как в амфитеатре, сидели люди, взгляды их были обращены к бассейну «Москва». Мы ждали минут сорок, за это время погода испортилась, и, наконец, под серым моросящим небом показался факел. Надо признаться, я тогда, в пять лет, Москвы не знал в принципе, не ориентировался — и не понимал, откуда понесут олимпийский огонь.

Несли его, конечно, от Кремля, от бассейна «Москвы» — по Метростроевской. И только когда показалась странная процессия — бело-красная открытая «чайка» и такая же «скорая» типа пикап, следующие почти сразу за марафонцем, несущим и передающим как раз здесь, у Энгельса, факельную эстафету, — я понял, чего мы ждали. Олимпийский огонь, чадящий из-за мороси, исчез в «ущелье» Метростроевской — как раз в направлении «Лужников», как несложно теперь сообразить, а мы с мамой пошли на 15-й или 31-й по ту сторону Кропоткинской садиться, и пришлось подождать. Очень вкусно пахло со стороны булочной через Гоголевский бульвар — каждый запоминает доступное. Народу было на улицах не так много, как может показаться по хронике, — только у памятника Энгельсу побольше, всего человек триста там столпилось по обе стороны Метростроевской…

Ну, а потом мы всё это смотрели по телевизору в бабушкиной комнате — особенно неотступно, словно принимая парад дела всей её жизни, смотрела сама бабушка.

Помню ещё особые инструкции, которые мама давала мне, когда ехали на станцию «Ленинские горы» — не трогать резиновые поручни эскалатора, мало ли какие приехали с командами и делегациями болезни. Праздник праздником, дружба народов, — а осторожность чисто бытовую забывать не надо. Кстати, в тот раз мы выходили из «Ленинских гор» впервые не в сторону её института ГЕОХИ, а по эту сторону Москвы-реки… Однако куда шли, что смотрели — не помню.

Далее шли уже всем известные торжества, дни у телевизора, поскольку «болели» мы именно так. «Болели» за всех наших, и не только наших. В этом и была «зона ближайшего развития» советского народа, сделать глобальным своё миропонимание в блеске олимпийского пламени, сплачивающего нации! Вот в каком духе воспитывали нас, нынешних «коммуняк», которых не берёт ни социал-регрессная пропаганда государственных СМИ, ни попытки разложить оппозицию «на атомы», ни десятилетия реставрации капитализма (то есть и соответствующей ему надстройки, оправдания в массовом сознании)!

Те пять колечек, что носил на пузе олимпийский мишка — крепко опоясали нас, сдерживают от соблазнов уйти вправо или влево поныне, а некоторых — и уйти вовсе. Вверенную страну — возродить в полученном виде и двинуть вперёд к коммунизму со временно утраченных позиций! Всё той же дорогой рекордов — но уже на политической шкале хотим новым датам «наши гордые дать имена»…

Как выменивал я потом на похожего коричневого мишку (отличался цвет трусиков у значка) мишку олимпийского тоже, но белого как бы, серебряного (цветом)! Какой дали импульс всему гигантскому комплексу производства аналогичной продукции те пять колечек, от которых вверх к пятиконечной звезде шли линии цветов радуги!.. Все эти чудеса — не были только «значкизмом» (термин отца-штурмана), они были причастностью нашей к тому взрослому миру, где ставились рекорды назло империализму и его проискам-боингам, назло показушно набожному Рейгану, который почитал нормою умереть (для своих детей — актёришка!) в жаровне атомной войны христианами, но не быть сагитированными «империей зла»…

Где-то среди тех летних дней, что непривычно проводили мы не на даче, а в Москве — в коридоре 89-й нашей квартиры приглушённо прозвучало известие о смерти Высоцкого, но только для своих, понимающих, взрослых. Это событие на фоне стадионных рекордсменских будней не прозвучало никак — говорю за свою семью, которая с Высоцким вообще-то дружила, деньгами помогала «на лечение» (собирал ещё школьный товарищ Высоцкого по 30-й школе, ныне поэт-звезда «Эха Москвы», классик антисоветчины Игорь Кохановский — и мама из небольшой зарплаты м.н.с. давала, конечно же, четвертной, пятую её часть). Такой внезапный контрапункт спортивного праздника века не прервал — особенно для бабушки, которая однажды собственноручно выставила Высоцкого с кухни нашей, тогда 75-й квартиры — за матерные песенки, которые исполнял он в компании коллеги по Театру на Таганке Ноя Ивановича Авалиани (он, кстати, сценическое движение ему и ставил)…

Закончилась олимпиада как-то скоро. Мы не успели ещё порадоваться всему сопутствующему — в «Эрмитаже» среди прочих бутылок газировки появилась «Фанта», и даже целые ларьки её открылись, этот олимпиадный напиток ещё долго дегустировали…

И вот — уже день закрытия олимпиады, для нас, мало понимающих взрослые эмоции, он грянул слишком скоро. Опять же по ТВ в бабушкиной комнате смотрели церемонию закрытия, все взрослые плакали (кажется, отец приехал — он-то и приподнимал меня на балконе, чтобы увидел я, как улетает к Юго-Западной из «Лужников» олимпийский мишка). Смотрели в бинокль и в подзорную трубу — с нашего балкона видно было хорошо силуэт уносимый на шариках, а темнело тогда поздно. Вот эта живая связь с происходящим в телевизоре, прямая трансляция (взлетает на экране — далее летит уже в оптике наших биноклей) — как-то разом показала мне взаимосвязь и важность событий тех олимпийских недель.

Мало кто понимал тогда, что это прощание не только с олимпиадой, а заодно и с той международно признанной, сплачивающей нации в спорте Великой Советской родиной, которую всего через две пятилетки сдадут в утиль партийные вырожденцы. Следом за формацией — и материальное наследие её, конечно, обрушили в небытие. Недавние моменты сноса того же СКК «Петербургского» на проспекте Юрия Гагарина в Ленинграде или СК «Олимпийского» в Москве (на правах частной собственности Годом Нисановым!) — моему поколению трудно было представить как модернизацию или как вообще нечто должное, смену форм следом за формационным сломом…

Об этом событии я писал достаточно. И, конечно, никакой путинский косплэй той Олимпиады с большой буквы в зимнем Сочи в 2014-м на фоне Евромайдана (продолжающегося распада родины) — с поставленными французским режиссёром сценками советского прогресса для вип-гостей, — тут рядом не валяется. Жалкие масштабы вышедшей из СССР 12 июня 1990 года России и её спортивных достижений на фоне Олимпиады-80 при невиданной затратности этого шоу для силовигархии — впечатляют… Потому что это и есть социальный регресс — в цифрах, в стиле, в символике и т.д. И он не заслонит ни на миг генерального процесса, идущего с 1991-го под командованием сперва Ельцина, а потом Путина. Снос, демонтаж всего советского, включая спортивную инфраструктуру (не элитную-фитнесОвую, а доступного всем спорта) — не прекращался, прекратит его лишь Вторая социалистическая революция…

Дмитрий Чёрный, гражданин СССР