Две концепции свободы. Уроки «Пражской весны» (1968) для «Московской осени» (1991)

Пронаблюдав в трёх «сериях», как всего за полгода пошла было вразнос благополучная, экономически процветавшая ЧССР в 1968 году — наверное, мы хотим сделать некие выводы, как-то подытожить всё это с точки зрения настоящего и будущего комдвижения и социалистического строительства. Ибо «историческая наука» — суть библиотека, знания и познание рождается при наличии объяснительного принципа и Теории, коими для нас являются, конечно же, марксизм-ленинизм и диамат.

Во-первых, сразу же надо отбросить сам вражеский и глупый термин «оккупация», поскольку именно военная (и даже тут стоило бы поставить кавычки — это же не война была, минимально пострадала лишь городская инфраструктура) операция «Дунай» заняла минимум времени, не перешла в баррикадные бои, хоть баррикады с баррикадниками в Праге и имелись. Вооружённые силы соцлагеря, строго согласно того самого Варшавского договора (при важном нейтралитете и даже помощи со стороны собственных вооружённых сил и силовиков ЧССР), как вошли аккуратно в Прагу, так из неё оперативно и ушли — сделав точную хирургическую операцию, прикрутив вентиль «фонтана» буржуазно-демократической контрреволюционной пропаганды, которая уже требовала смены власти.

Во-вторых, стоит обратить внимание больше не на красочные фотографии, зафиксировавшие открытое противостояние ростков «Пражской весны«, её «свобод» и «тоталитарной машины соцлагеря», но на предшествовавшие этому противостоянию идеологические подвижки в КПЧ. Причины-то, «удобрения» для контрреволюции — обнаруживаются именно здесь. Тут шли такие баснословные подтасовки представлений и смысловые сдвиги, что необходимо сперва их рассмотреть под микроскопом, а потом уже вглядываться в последствия, вылившиеся на улицы Праги.

Давайте для начала увидим, какие имелись у самой ЧССР вооружённые силы, чтобы понять — угрожай ей и впрямь оккупация, возможна ли была действительно «военная операция», то есть война. Военный парад 1952 года к годовщине освобождения Чехословакии от реальных оккупантов, от нацистов.

Фильм «Четыре танкиста и собака» — хорошо же помните? Боевое братство наших народов — конечно же тоже не забыть. Вот они, готовые к любому бою вооружённые силы ЧССР и соцлагеря!

В борьбе с вермахтом выковывалась эта дружба народов и армий, и такую дружбу надо было исхитриться ещё поставить под угрозу в 1968-м, когда бурное техническое, научное, культурное развитие (невозможное без культурного обмена) шло уже в масштабах соцлагеря, а соцлагерь этот (совместные полёты) штурмовал космос…

Вот и «сталинские соколы» в небе над Прагой — которую эти советские танки и прочие НАШИ изобретения для защиты социализма и соцлагеря, готовы отстоять в случае агрессии империализма (а такая агресия, причём и с использованием атомного оружия, всё время Холодной войны имелась в виду с той стороны, не будем наивными).

Между тем не в страхе, но в счастливой мирной жизни и работе, уже более двадцати лет крепли силы соцлагеря, готового мирно расширяться на Запад, дающего пример небывалого развития и свобод (да-да!), достигаемых только при слаженной, дружной работе многих социалистических республик. Вот, например, слова основателя ЧССР об этой дружбе.

Без реальной народной демократии, без крепкой, искренней дружбы народов, «из-под палки» (а именно эту замену смыслов и производили «борцы со сталинизмом») такое невозможно. И дружбе этой имя есть — пролетарский интеранционализм, братство рабочего класса поверх всяких и по сути-то временных границ. На карте возникала фактически новая «красная» единица — уже не СССР, но СССР + страны народной демократии, которые не удалось расшатать при первом предательском «прогибе» Хрущёва в 1956-м…

Что это — как не угроза самому существованию капитализма по соседству? Наблюдая эти парады в Праге, господа из НАТО конечно же опасались за свои командные высоты и в среде рабочих капиталистических стран — вынужденные на фоне социальных завоеваний СССР давать им всё больше поблажек, «вэлфэр» и… свобод. Да-да, именно свобод (обеспечиваемых только системно, то есть работой всего социалистического механизма, начиная с индустрии и образования — как Производство Человека нового, коммунистического направления, не Потребителя и не Раба, но Коммуниста) — свобод, которые шли в первой половине ХХ века, да и после Второй мировой — чётко с Востока. Тех самых формально «буржуазно-демократических» свобод, о которых говорил Сталин на 19-м съезде КПСС — которые в виде знамени, выброшенного с корабля империализма, должны поднять теперь компартии в странах народной демократии. Вот был важнейший пункт, важнейший завет Сталина — к которому не прислушались его ближайшие соратники в Москве…

Мировая революция по Сталину, Всемирная республика Советов, о которой говорил Ленин — вот что снилось в страшных снах миллионерам заокеанского и европейского Запада, недавно потерпевшим вместе с Гитлером поражение промышленникам «просвещённой Европы»… Но, кажется, то, что не услышали ближайшие соратники Кобы (учениками таких, как Хрущёв — назвать сложно), услышали дальние враги, враги классовые и геополитические. И сделали поправки в планах своих.

Совет, а точнее формулу Сталина, фактически предопределившую всю предстоящую борьбу Систем в ходе Холодной войны — мало кто осмыслил диалектически. Понятая линейно, формально, одномерно — она становится собственной противоположностью. Не борьба за свободы (отдельные от системного обеспечения, от концепции Производства Человека, а не Потребителя), но борьба именно Систем обеспечения свобод — вот что вставало во главу угла мирного продвижения социализма. Наша, социалистическая свобода — это свобода всем поровну, без привилегий, осознанная необходимость, коллективно-распределённая свобода, достигаемая только синхронными усилиями всех. Тут она идеально стыкуется с Марксовой формулой о свободном развитии каждого как условии свободного развития всех.

В журналах «Советский Союз» (за 1952 год, у меня он есть, могу выложить сканы), выпускавшихся именно для агитации в соцстранах и за их пределами — делался акцент на таких свободах только в контексте всей трудовой жизни рабочего класса. К примеру, французским шахтёрам, делегациям демонстрировали целые сибирские рабочие посёлки, целостный быт шахтёров советских — в домах которых у каждого был грамофон, например. Не для показухи, реально! Роскошь для среднего французского рабочего. И французы — конечно же, применяя в своём быту и привычную линейку материальной обеспеченности, — делали вывод в пользу социализма. Но если бы только грамофон решал — решало свободное время (тут уже восхищения и слова товарища Берия припоминаем о постепенном сокращении рабочего дня до 6-5-4 часов), время на саморазвитие, доступность в библиотеках любой литературы, домА культуры и вся инфраструктура диктатуры пролетариата! Рабочий день в СССР был короче — тоже итог синхронизации работы миллионов. Тут все подналягли — и всем рабочий день подсократили. Схема простая, доступная для понимания даже без углублённого диаматического знания.

Вот какие свободы — гарантированные первичной свободой, свободой рабочего класса от эксплуатации, от буржуазии в качестве командования, — пропагандировал СССР. И делал в этом те самые, в сумме с пражскими парадами, зримые успехи, которые и заставили господ в ЦРУ и НАТО проводить мозговые штурмы на уровне уже не практического, а «теоретического маккартизма». Надо было переиначить понимание свободы, навязываемое большевиками! Нужно было оторвать свободы от механизма их обеспечения. Так зарождалась концепция «прав человека» — именно Человека, отдельного от коллектива, родины и т.д. Культ Личности — подлинный, изначальный, а не по-хрущёвски понятый-переиначенный, — отображённый в области прав и свобод. Прав и свобод, не достигаемых поэтапно и постепенно, и не коллективной борьбой пролетариата за овладение средствами производства, государственной властью и всеми земными богатствами — но даруемых «по праву рождения». Права таким образом становились декларативно нужны «человеку» (и в кавычках и с маленькой буквы — поскольку это буржуазно трактуемый индивид, потребитель и винтик в системе эксплуатации человека человеком) — ещё до того, как выстроен механизм обеспечения этих свобод.

Кстати, эту принципиальную разницу понимал уже в 1937 году прогрессивный немецкий писатель Фейхтвангер, вот что он писал:

Статья 125-я Конституции Советского Союза гласит: «В соответствии с интересами трудящихся и в целях укрепления социалистического строя гражданам СССР гарантируется законом:

а) свобода слова,

б) свобода печати,

в) свобода собраний и митингов,

г) свобода уличных шествий и демонстраций.

Эти права граждан обеспечиваются предоставлением трудящимся и их организациям типографий, запасов бумаги, общественных зданий, улиц, средств связи и других материальных условий, необходимых для их осуществления».

Эта статья производит отрадное впечатление: она не довольствуется, подобно соответствующим статьям других конституций, предоставлением гарантий свободы слова и печати, но указывает и средства, обеспечивающие эту свободу. Однако практика показывает, что, несмотря на эти гарантии, со свободой слова и печати в Советском Союзе дело обстоит еще далеко не идеально. Как я указывал выше, некоторым писателям приходится часто вздыхать по поводу того, что политические власти водят их на поводу, и мысль, что Платон намеревался вообще изгнать из своего государства всех писателей, является для них слабым утешением.

Построение социалистического государства или свобода ругани?

Хотя я и сожалею, что статья 125-я Советской конституции пока еще не вполне приведена в жизнь, все же, с другой стороны, я прекрасно понимаю, что Советский Союз не хочет слишком поспешно пройти остаток пути, отделяющий его от полного осуществления построения социалистического государства. Никогда Советскому Союзу не удалось бы достичь того, чего он достиг, если бы он допустил у себя парламентскую демократию западноевропейского толка. Никогда правительство, постоянно подвергающееся нападкам со стороны парламента и печати и зависящее от исхода выборов, не смогло бы заставить население взять на себя тяготы, благодаря которым только и было возможно проведение этого строительства. Руководители Советского Союза, оказавшись перед альтернативой, предлагавшей им либо тратить весьма значительную часть своих сил на отражение бессмысленных и злобных нападок, либо бросить все свои силы на завершение строительства, высказались за ограничение свободы ругани.

Лион Фейхтвангер, «Москва, 1937 год»

Буржуазия, само собой, выдвигала антитезис — свобода здесь и сейчас, свобода немедленная и БЕЗусловная. Некогда строить пролетарские механизмы — да они и не интересны тем, кто ведом по жизни культом личности. Да-да, в изначальном смысле Культ Личности это и означает — оголтелый Индивидуализм, Культ Себя Самого, а уж никак не коллектива и коллективности. Здесь, вдобавок, столкнулись материализм и идеализм — грубо и зримо. Материализм — свобода понятая по-социалистически, требующая оснащения, планомерного строительства и даже силового обеспечения (что и было доказано материалистами идеалистам в августе 1968-го), идеализм — это телега, поставленная впереди лошади, это свободы буржуазные, индивидуалистские, поставленные под таким углом, что способны разрушить не просто недостроенный механизм их обеспечения, но вообще ВСЁ общество. Это и есть контрреволюция, но на новом этапе: не белые против красных, но война концепций свобод, война пропаганд и двух мировоззрений.

Ухватив эту противоположность не только понимания, но и обеспечения свобод капитализмом (свобода буржуазная — это всегда свобода за чей-то счёт) и социализмом (свобода не от, но свобода для — для коллективного труда по наращиванию коллективных же свобод) — мы понимаем и то, что происходило в ЧССР с марта до августа 1968 года. Увлекшиеся в «борьбе со сталинизмом» не коммунистическим, а буржуазным пониманием свобод — с их культом ассортимента и вообще Количества, но не Качества, — Дубчек сотоварищи упустили лидерство в обществе. Их поначалу такая популярная линия демократизации КПЧ привела к появлению антикоммунистического манифеста «Две тысячи слов».

Две тысячи слов» был первым знаменитым манифестом весны 1968 года, призывавшим к радикальной демократизации коммунистического режима. Его подписала масса интеллектуалов, затем приходили и подписывали простые люди; в конце концов подписей оказалось такое множество, что впоследствии их так и не смогли подсчитать. Когда в Чехию вторглась советская армия и начались политические чистки, один из вопросов, задаваемых гражданам, был: «Ты тоже подписал две тысячи слов?». Кто признавался в своей подписи, того без разговоров вышвыривали с работы.

(Милан Кундера. «Невыносимая легкость бытия»)

Цитируем фрагменты «двухтысячного» манифеста:

Коммунистическая партия, которая после войны завоевала  у народа большое доверие, постепенно начала разменивать его на должности, пока не получила их все, и тогда у нее ничего не осталось. Мы должны прямо это сказать; это сознают и те из коммунистов среди нас, чье разочарование результатами так же велико, как и у остальных. Ошибочная линия руководства превратила партию из политической партии идейного союза в орган власти, которая стала притягательной силой для властолюбивых эгоистов, для трусов и людей с грязной совестью. Их прилив сказался на характере и поведении партии; внутреннее ее устройство было таково, что только пройдя через позорное превращение, честный человек мог приобрести в ней влияние; в ней не было людей, которые бы ее могли удерживать на высоте современных задач. Многие коммунисты боролись против этого упадка, но им не удалось воспрепятствовать тому, что случилось.

Что это, как не оголтелый идеализм? Что значит «разменивать на должности»? Если партия имеет доверие народа — она народом и управляет, причём в управление это народ вовлекая из самых низов! Кто был такой Готвальд, откуда он взялся? Столяр-краснодеревщик из семьи беднейшей крестьянки! Вот она, рабоче-крестьянская власть — кто тут на что разменивал «идеи», на какие такие должности?!

Это ленинские истины («Что такое Советская власть») — которые, однако, в дешёвом, шулерском карточном приёме «весенних диссидентов» проигнорированы, а некий «идейный союз» (КПЧ) ставится в противоположность исполнительной власти. Это же бред откровенный, интеллигенски бессильный охватить действительность!

Инициатива и усилия демократических коммунистов являются поэтому не более, чем платежом в погашении долга всей партии перед беспартийными, которых она держала в неравноправном положении. Поэтому благодарить компартию не за что, ей следует, может быть, признать, что она часто старается использовать последнюю возможность сохранения своей чести и чести своего народа. Процесс вознаграждения не несет в себе чего-либо нового. Он несет мысли и предположения, многие из которых старше, чем ошибки нашего социализма, другие же возникли над поверхностью видимых событий, они должны были быть давно высказаны, но подавлялись. Нечего строить иллюзии, что эти мысли побеждают теперь силой правды. Их победе скорее  благоприятствовала слабость старого руководства, которое, по-видимому, сперва должно было устать от 20-летнего господства без каких-либо помех. Видимо, сперва должны были окончательно созреть все ошибочные предпосылки, скрывающиеся в основах идеологии этой системы.

Казалось бы — что тут неясного остаётся? Хоть перевод манифеста и корявенький, но очевидно — самая идея свобод и равноправия, понимаемых в социалистическом ключе, — поставлена под вопрос. «Предпосылки ошибочные» — это ли не контрреволюция открытым текстом?..

Надо требовать отставки лиц, которые злоупотребляют своей властью, нанесли ущерб общественному имуществу, действовали нечестно и жестоко.  Надо придумывать способы заставить их уйти. Например: публичная критика, резолюции, демонстрации, сбор подарков для них при уходе на пенсию, демонстративные субботники, забастовки, бойкотирование их дверей. Однако  надо отвергнуть грубые, незаконные и нечестные приемы борьбы, потому что они могли бы использовать их для воздействия на Александра Дубчека. Наше отвращение к писанию грубых писем должно быть столь всеобщим, чтобы каждое такое письмо, которое они получат, можно было считать письмом, которое они прислали сами себе.

Оживляйте деятельность Народного фронта. Требуйте публичных заседаний Народных комитетов. Создавайте гражданские комитеты и комиссии для решения тех вопросов, которые никто не хочет решать. Это просто:  собирается несколько человек, выбирают председателя, исправно ведут протокол, публикуют свое заключение, требуют решения, не дают себя запугать, районную и местную печать, которая в большинстве  случаев дегенерировала  до уровня бюрократической дудки, надо превратить в трибуну всех положительных политических сил, создавать редакционные коллеги из представителей Национального фронта или же основывать новые газеты.

Создавайте комитеты по защите свободы слова. Собираясь на собрания, организуйте свою  собственную службу охраны порядка. Услышав тревожные новости, проверяйте их, направляйте делегации в компетентные органы, их ответы публикуйте хотя бы на заборах.  Оказывайте поддержку органам безопасности, когда они преследуют настоящих преступников. Нашей целью не является вызвать безвластие и состояние всеобщей неуверенности. Избегайте распрей между соседями, не обсуждайте политических вопросов под пьяную руку. Разоблачайте доносчиков. Оживленное движение летом по всей стране вызовет интерес к упорядочению государственно-правовых отношений между чехами и словаками. Федерализацию мы считаем одним из способов решения национального вопроса, и все же это только одно из мероприятий, направленных на демократизацию нашей жизни. Это мероприятие само по себе может и не принести словакам лучшую жизнь. Завести отдельный режим для чехов и словаков – это еще не решение вопроса. Власть партийно-бюрократического аппарата в Словакии может при этом сохраниться во всей силе, раз она «завоевала большую свободу».

Л.Вацулик, «Две тысячи слов»

Что это — как не движение к распаду Чехословакии? Вот и писали письма тысячами аж в ЦК КПСС словаки тем летом с требованиями ввести войска — однако воинствующие идеалисты продолжали укреплять «народные фронты», на что в конце концов пришлось ответить превосходящими силами. Выкатить на улицы Праги тот самый танковый механизм обеспечения свобод ВСЕМ, а не «лучшим», не индивидам.

Это парад, кстати, уже после смерти Сталина проходивший в ЧССР. Отличий от 1952-го мало. Броня «тридцатьчетвёрок» крепка! Не пробить её газетными буравчиками буржуазно-демократических «свобод». А вот когда памятник Сталину взорвали, твердь стала поддаваться… Впрочем, видите, сколько танков? Как полагаете, если бы на повестке дня была реальная оккупация ЧССР — их хватило бы для отпора «тоталитаризму»?

Не сомневайтесь, хватило бы. Однако армия была с народом, а Свобода — с Брежневым в момент операции «Дунай». «Тридцатьчетвёрки» против своих потомков, «пятьдесятчетвёрок» не пошли бы.

Впрочем, мы тут упускаем главное: первый удар введением самого понятия «сталинизм», первое смещение понятий допустил Хрущёв в 1956-м, огонь по штабам вёлся из самого штаба. Далее — следовали только выводы в руководстве компартий и правящих партий соцстран, начались резкие, реакционные уклоны в противоположную сторону. Что же в своей бессвязной «докладной» о «культе личности» сделал, сдвинул Хрущёв? Так он первым и открыл путь буржуазному пониманию свобод — если очевидно коллективное действие предвоенных чисток, пресловутых репрессий можно списать на одного человека, так наверное и «исправляясь» надо действовать наоборот. Коллективной ответственности (сам же Хрущёв в Москве и области составлял в 1937-м списки на суды «троек») отныне — нет, значит — торжествуй, свобода Личности!

Вот так, на первый взгляд абсурдно, вроде бы, напротив, критикуя «культ личности», власть «Хозяина» — Хрущёв дал дорогу реваншу буржуазно-демократических свобод, не поднятых рукою компартий в качестве знамени — но взятых «готовенькими» из буржуазной пропаганды. Понимание «культа личности» изменилось, «переназначилось». Это на первый взгляд отвлечённо-философская, абстрактная схема — но посмотрите, сколько подтверждений в действительности конца 1950-х её реванша!

И Будапешт-1956, и стиляги в СССР, и косыгинские (либермановские) реформы, поставившие прибыль во главу угла экономики, — всё это пришлось сворачивать и в СССР в 1964-м путём отстранения Хрущёва от власти, Брежеву и пришлось… А уж в 1968-м, когда бурлил весь мир, когда совершенно другого требовали этой же весной студенты в Вашингтоне (антивоенные выступления, «чёрные пантеры», «дети цветов», вооружённые байкеры) и Париже (троцкисты и маоисты, не имея при этом партийных сил и воли взять власть) — стало ясно, что и главная историческая новизна этого поколения бунтарей, тоже воспетая Кундерой, «сексуальная революция», изначально сугубо левая, по-своему пропагандирующая равенство и ниспровергающая сословно-патриархальные предрасудки буржуазного общества, и надклассовое «свободолюбие» — могут быть прекрасно, постепенно взяты на вооружение контрреволюционными силами, то есть буржуазией.

Проверочный вопрос: кто из тех самых бесчисленных подписантов «Двух тысяч слов» стал после «Пражской весны» социалистическим лидером? Хотя бы и за пределами ЧССР! А что мешало? Если вы действительно за социализм с человеческим лицом — ну так боритесь дальше, боритесь везде! В Париже, в Западном Берлине — боритесь как RAF, например. Если ваши идеи сильны и интернациональны — как Ленин, руководите из эмиграции своим подпольем, будьте идейными лидерами социалистической революции! Где же вы все, тысячи подписантов?

А нет вас! Вы существовали только в контексте реального социализма — который Брежневу сотоварищи удалось спасти (на двадцать лет, но и это не так плохо). Ваша гениальность, ваша сексуальность — видны были лишь на гребне исторической волны в момент брошенного Соцлагерю вызова. Максимум, на что вас хватило — это успешная писательская карьера Кундеры. Один — из тысяч! И при том — никакого социализма, никакой даже напускной левизны. Всего-то из той идеологии осталось при откровенном, убеждённом капиталистическом апологете, прижившемся в Париже — атеизм…

Всё это, «задушенное» в Праге, увы, пришло туда, откуда тянулись «руки» — в весеннюю Москву 1985-го. И вот тут-то все вышеупомянутые этапы демократизации в сторону капитализма, все этапы контрреволюции повторились буквально по этапам и по календарю — только наоборот. И двадцатые числа августа 1991-го стали последними днями власти КПСС в её военизированно-аварийном виде ГКЧП.

Заигравшаяся в демократию, пробудившая к жизни всё те же «народные фронты» и либералов, пресловутую многопартийность, КПСС утратила всякое идейное, а вскоре и административное лидерство — Евгений Евтушенко, прежний пропагандист социализма, любимец партии и элитарий, народный депутат, гордился что голосовал за отстранение КПСС в ранге правящей партии от власти. Бессильные в 1968-м, казалось бы, на фоне материалистических трудов основоположников марксизма-ленинизма — идеалистские писульки чешских писцов стали образцами «демократической прессы» свободной России (РСФСР свободной от СССР), и агрессивные неучи-«гуманисты», жаждущие Свободы Индивида, «административно-командную систему» уже долбили в СССР всё теми же идеалистскими «свободами», которые потребовали вскоре расчленения СССР (как в 1968 ЧССР), деиндустриализации, приватизации, ну и всего того, что мы пережили в 1990-х. А нет механизма — нет и свобод для всех.

Зато сколько свобод для олигархов и их семеек, и «культурных» прослоек, отделяющих их от обездоленного большинства! Большинство, утратившее социалистическую собственность — лишилось и свобод, конечно. Только это мало кто сегодня трактует в духе материализма. Ропщут на последствия, а не на причины.

Так что уроки «Пражской весны» для «Московской осени» были очень важны — только некому было уже в КПСС и КГБ их помнить и учитывать, наш Горби — был такой же комической балаболкой, как Дубчек, и он-то хотел всё же «довести дело демократических реформ» до конца. До конца СССР и соцлагеря… С чем его и поздравляем, а нас — нет.

Дмитрий Чёрный, член ЦРК ОКП