В гостях у Лановых (ч.1)

Пандемия не щадит никого, но самое при этом негативное и неправильное, что частота ухода столь знакомых, значимых для нас деятелей культуры – понижает порог чувствительности, восприимчивости к таким известиям. Теперь нет и Василия Семёновича – и неуместны в данном случае ссылки на возраст, он был крепчайшим, строжайшим к своей физической форме артистом. Никаких признаков старения не допускал и на порог. И не допусти мы к себе этой китайской заразы прошлой весной, работал бы, выступал бы, играл бы ещё лет десять-двадцать, как Зельдин, – быть в строю и означало для него быть в форме, жить.

Таких солдат большой сцены и большого экрана рождала и закаляла только Советская страна. Кстати, в этой же стране так быстро и так эффективно пресекались куда более опасные эпидемии (оспы в 1959-м, например) – что нам и Василию Семёновичу было, за что любить, почитать и пропагандировать Советскую власть. Но теперь – живём по буржуазным разметкам, и в этом тоже признаки поражения «непобеждённой страны» изнутри…

И ведь уже готова, работникам культуры приоритетно с декабря прививалась вакцина!.. Впрочем, мы тоже не из нытиков: да, сознавать это невыносимо, что средство есть, но оно не спасает таких людей. Но смешно сейчас слать проклятия в ночную пустоту, сгущающуюся вокруг Кремля. С этими будет разговор отдельный и итоги подведём по совокупности.

Сейчас же я, конечно, вспоминаю и раньше отца ушедшего Сергея, одноклассника, и Василия Семёновича – каким он возникал во дворе 91-й школы. Обычно в коричневом кожаном пальто, с фамильной косой саженью в плечах, переданной обоим сыновьям, он ждал там, чтобы не привлекать лишнего внимания. Саша, старший, учился и в классах постарше – и мы его начали замечать сильно позже того момента, как к нам в класс «подселили» Серёгу. Мама моя говорила, что в первый день, когда Лановой привёл младшего сына в наш 4-й «А», он забрался на дерево и во все глаза со школьного двора следил за тем, как усядется, как приживётся Сергей у нас. Поначалу новичок был тихий, посадили за первую парту у окна. Казался каким-то то ли заплаканным, то ли сонным – привыкал к обстановке, дружиться ни к кому не лез, разговорчив и активен в учёбе не был. Раскрываться стал первым делом на физкультуре и уже в компании за пределами уроков – в старших классах, тут ему не было равных. Серёга мог бы стать великолепным комическим актёром, но по этой стезе направлен не был…

Мы сдружились после ухода из нашего класса моего товарища-хулигана Серёги Козлова – ухода не добровольного, как-то и я оказался без силовой опоры, и новые, прежде враждовавшие группировки стали объединяться. Козлов, представитель шпанистых дворов Кутузовского проспекта,  враждовал с интеллигенцией, Димкой Михайловым и Пашкой Учителем, на что все смотрели с расстояния, а там случались и драки. И когда главный хулиган класса был из него удалён, вакансия стала заполняться как бы коллективно. Вместо одного хулигана с криминальными наклонностями и задатками – к 7-8 классам в нашем «А» появилась группировка хохмачей-на-уроках, которую перечисляли учителя обычно так: «Лановой, Некрасов, Михайлов, Чёрный — выйти из класса!» (Пашка Учитель в нашем классе первым переехал в Израиль с родителями). Четвёрка эта, однако, всё же делилась на общающихся за пределами школы и не общающихся – и с Серёгой мы подружились, пожалуй, ещё даже в 6-м, когда Козлова не выгнали. Хаживали в гости друг к другу, висели на телефоне, безудержно хохмя.

Был грешок (положивший, правда, начало моему рок-самообразованию) – украл Серёга Козлов кассету из внутреннего кармана старшеклассника, из раздевалки мужской на физре (подвал). Пока такие, как Серёга Лановой (старшеклассники брали его в свои спортивные игры — что уже было высокой оценкой физподготовки и общительности), честно лупили по волейбольному мячу в зале – кто-то не терял времени… Кассета была Denon, с двумя альбомами The Beatles. Кассета была не первой и не последней в череде мелких краж – так же мне чуть позже открылся металл, с ворованной кассеты, но это были уже Twisted Sister, и слушали мы их с Жэкой Стычкиным, соседом по подъезду. Поскольку ни у Козлова, ни у меня не было магнитофонов на тот момент, «беАтлес» прихватил я, чтоб послушать в гостях.

Дома у Серёги Ланового, ещё на Суворовском бульваре, на 6-м этаже, после уроков мы поставили кассету в фирменную деку Василия Семёновича – колонки были внушительные, и этот «металл», как мы предполагали, заиграл бы громко. Но кассета, толком не заиграв, зажевалась в деке – и тут нас охватила паника, отец же скоро вернётся! Мы стали выуживать, вырывать плёнку неумелыми пальцами, главное, чтоб следов не осталось… Это был один из первых визитов моих к Лановым – причём с родителями мы старались не видеться. Но дружба крепла, и как-то весной, на Пасху поехали мы на дачу к Серёге, во Внуково…

Вот тут уже Василий Семёнович предстал не эпизодически, а воспитателем, весёлым наставником. Двухэтажная дача в лесу казалась мне элементом элитности – хотя нынче её на фоне «подвинувших» лес от самого поля коттеджей  новорусских и не заметишь. Поскольку семья Пасху праздновала, и в этот момент собиралась вся, являлась и неразговорчивая, но в домашней речи сильнее Василия Семёновича по-украински «акающая» Ирина Купченко. Именно она открыла для меня, что такое «чай по-английски», с молоком то есть. Школьный аналогичный чай, который мы по глупости считали слабо заварившимся какао – обрёл новый смысл!

Мы ехали с Серёгой на электричке, сами – от станции, мимо серебристого памятника Ленину 1930-х годов, полчаса пешком по шоссе и налево. Когда же, обычно к вечеру, Василий Семёнович приезжал на своей белой «Волге», пахнущий смолисто и уютно дом преображался. Затапливали небольшую баньку, и мы там парились всем мужским составом (первый, самый сильный пар любил Саша, далее следовали мы, «мальцы») – а поскольку снег ещё не сошёл, то Василий Семёнович долгом своим считал, аки поросят визжащих, пометать нас с крыльца банного в снег, русская народная забава… В комнате Саши часто звучал Малинин – звучал с телевизора, отчего-то он нравился старшему сыну, хвалил он в нём бывшего солдатика, доросшего до романса. Я же, обнаружив кассету с Anthrax («Spreading the Disease», 1985), спешил взять её переписать – на ней были и попытки Саши под акустику спеть ДДТ «Революция, ты научила нас верить в несправедливость добра…» Ломающийся голос звучал внушительно!

Впрочем, эти увлечения, не вполне разделяемые Серёгой (ему только Slayer, песня South Of Heaven нравилась) отступали на фоне праздника на второй план: поутру, после завтрака с театральными байками, где я весь был внимание, мы прыгали в белую «Волгу» и ехали, как полагается, на кладбище. Но, конечно, нельзя не вспомнить о кухонных рассказах, где Василий Семёнович своим фирменным голосом припоминал казусы текста – в спектакле про голод 1920-х годов на селе вместо «Каша манная пришла, на крови, еда!» зарапортовавшийся произносил «Паша кАнная пришла, на бровях, беда!!!» Ирина тоже вспоминала презабавнейшие сценические эпизоды, и тут их дуэт был неподражаемо очарователен, тут они были семьёй, о которой только мечтать и могли такие, как я и другие, уже познакомившиеся с безотцовщиной одноклассники…

Путь на кладбище, к близнецу Сергея, рядом с которым он теперь и лежит – в белой «Волге» был долгим. Водил авто Лановой-старший, как и Серёга – лихо, по-брежневски! По пути нас остановил гаишник, и вот тут Василий Семёнович без ложной скромности ему представился в окошко: «Народный артист Советского Союза…» А нам, с хорошо знакомым всем зрителям по «Офицерам» полуоборотом, на заднее сиденье он бросил громко – «запомните, мальчики, ммайор Карпухин!» Ну, чтобы тот, кто остановил – устыдился…

Запомнили! Запомнил, как видите, не меркнет эпизод в памяти. Само надгробье близнеца Сергея (родилась двойня, но пришлось выбирать – такие случаи редко, но бывают) — забыл, а обращённый к нам по пути с искрящейся иронией взгляд и голос – как забудешь… Правда, увы, надгробье пришлось вспомнить и увидеть после похорон Сергея. Да, так не хочется возвращаться из счастливых 1980-х в век 21-й, но – сама траурная действительность возвращает…

Однажды нас повёл Василий Семёнович в свой Вахтанговский смотреть спектакль с его участием. Как говорится, по блату – через свой актёрский вход с Большого Николопесковского. Привыкшие к его серьёзным ролям на ТВ, мы были удивлены его абсолютно гармоничным пребыванием в комической роли – особенно, когда он пел, а пел он великолепно. «ЛабудИ-лабудА, лабудИ-лабуда – лабудИйцы!» Серёга расцветал от гордости, на батю любуясь: комическое амплуа… Название спектакля, водевиля о французской жизни не помню, а вот рулады о Лабудийском клубе – хранятся, вместе с мелодией. Если не ошибаюсь, вместе с Михаилом Ульяновым, тоже открывшимся нам в незнакомом амплуа, они и пели (позже мы видели Ульянова в «Мартовских идах», моноспектакле, куда уже всем литературным классом пришли). А в тот раз, в коридорах кулис перед спектаклем наткнулись мы на Ульянова, замешкались, и он нам, без различий родства – строго пожал руки: «Здравствуйте, ребята»…

Вспоминать я могу долго, но подробнее чем в «Поэме столицы» не расскажу. Оставлю на завтра небольшую, но важную часть о воспитании советскими патриотами нас, а заодно пошарю на просторах интернета, поищу своё интервью с ним 2002-го года («Независимое обозрение»), которое перепечатала Правда.ру…

Сейчас же – провожаем советского актёра, смотрим его ключевую роль!

Дмитрий Чёрный, член Объединённой коммунистической партии