Дешевизна труда как тормоз прогресса

Практически вся человеческая история – это история «дешевого труда». В том смысле, что последние несколько тысяч лет существования – почти все время господства классовых обществ, – человек вынужден был работать  фактически задаром. Порой – просто потому, что его принуждал к этому кнут надсмотрщика. (Кстати, рабство не закончилось с падением античности, а продолжилось до самого начала ХХ века.) Порой – потому, что существовала некая «юридическая закавыка», наподобие пресловутого крепостного права: скажем, взял далекий предок ипотеку… простите, мешок зерна у феодала, а потомки должны были отрабатывать его в течение веков. И никакого принуждения, чистая юриспруденция…

Впрочем, конечно, насилие и тут присутствовало. В том смысле, что оно позволяло блокировать любые попытки нарушения пресловутых «договоров» голодными и нищими людьми. (Иначе говоря, не позволяло не отдавать произведенный продукт господину.) Кстати, интересно – но данное положение практически не изменилось при капитализме. В том смысле, что тут так же, как и при феодалах, сохранялось и «право», и обеспечивающее это «право» насилие. (И, разумеется, так же велись велеречивые разговоры, о том, что все это основано на «справедливости» и установленных Высшими Силами нормах.)

То есть производственные отношения, конечно, отличались: при феодализме у работающего отчуждается продукт, при капитализме труд. Но, все равно, общий смысл классового «разделения труда» оставался тем же самым: системой, в которой одни работают, а другие распоряжаются результатом их работы.

Поэтому неудивительно, что все варианты классовых обществ – от древних шумерских царств до современных империалистических сверхдержав – имели (и имеют) очень характерный набор признаков. Причем, в самых неожиданных и, казалось бы, не связанных с классовым разделением, областях. Например: в виде существования крайне переусложненных областей деятельности, где огромное, порой просто фантастическое количество «человекочасов» тратится на решение банальных проблем. (Которые можно решать на несколько порядков более просто.) Самое известное из подобных проявлений – это, конечно же, египетские пирамиды. То есть усыпальницы местных царей, находящиеся в дельте Нила и являющиеся настолько огромными, что даже теперь вид их вызывает трепет.

Разумеется, несообразность подобного сооружения была понятна даже в древности. Каждая гробница однозначно требовала колоссального количества труда на свою постройку – начиная от перевозок каменных глыб за сотни километров и заканчивая тщательной обработкой этих глыб для укладки друг на друга. (И это еще облицовку ободрали где-то в XIV-XV веках.) Притом, что фактическое назначение данного сооружения состояло в том, чтобы служить могильным камнем для покойника. Поэтому неудивительно, что уже в античный период начали возникать различные «версии» о том, что данные вещи соорудили некие высшие силы. Забавно – но подобные «версии» возникают и до сих пор, только божества в них оказались заменены на инопланетян.

Забавно это потому, что для специалистов тайн в постройке пирамид не было даже в древности: фактически, их технология мало отличалась от иных строительных технологий, применяемых тогда. Когда для постройки крепостей, дворцов, храмов использовалось огромное количество рабочих, трудящихся день ото дня в течение многих лет — рабочих и свободных, и рабов. И, в целом, тот же Акрополь или Колизей по своей трудоемкости не сильно отличаются от пресловутых пирамид.

А ведь были еще и другие «чудеса света» — фантастические на фоне всех остальных вещей сооружения. Фантастические именно по отношению вложенных усилий/практической пользы. В том смысле, что затея угробить десятки миллионов человекочасов ради, например, постройки тех же «висячих садов», основная задача которых состояла в создании комфортной атмосферы для царя и сотни царедворцев, вряд ли может быть названа рациональной. Равно как и постройка огромной статуи Аполлона, между ног которого могли проплывать корабли или даже Александрийского маяка. (Надо понимать, что мощность имеющегося тогда источника света не позволяла использовать его высоту полностью.) Ну и т.д., и т.п.

И конечно же, с завершением Античности подобный процесс – строительство крайне дорогих и трудозатратных сооружений, – не закончился. Поскольку к данной категории может быть отнесена большая часть т.н. «достижений цивилизации» — скажем, средневековые соборы, роскошные дворцы Нового времени, разного рода монументы (включая статую Свободы в Нью-Йорке), небоскребы Новейшего времени. Поскольку практическое значение всего этого было несоизмеримо с ценой. Ну, в самом деле, тот же Лувр в качестве резиденции одного правителя совершенно избыточен – и даже добавление сюда нескольких сотен царедворцев ситуацию не меняет. На самом деле, кстати, Лувр был избыточен настолько, что даже не мог обеспечить этому самому правителю и его двору минимальный комфорт – в том смысле, что протопить данную громаду просто невозможно, и поэтому зимой там стояла температура не более +16 градусов. Король однозначно мерз, но терпел. Поскольку понты важнее!

Впрочем, подобная несуразность вложений и полученных результатов в классовом обществе была везде. Даже крепости – сооружения, имеющие, вроде-как, утилитарную цель в виде защиты, – в действительности могли считаться скорее демонстративными сооружениями. Поскольку не было городов, которые не брались при правильной осаде. То есть если обороняющийся надеялся только на стены, а не на свою армию, он неизбежно проигрывал. И тот же Рим был взят в свое время, несмотря на все стены. (И кем! Армиями готов и вандалов, которые плохо владели тактикой осады – но при отсутствии должного числа защитников Вечного Города это было не нужно.)

Да что тут Рим: у нас есть недавний пример с пресловутой «линией Мажино». В которую было вложено фантастическое количество человеческого труда, но при этом эффективность ее оказалась не нулевой даже, а отрицательной. (И немцев остановить не смогло, и французам перегруппировать войска не позволило.)  Так что даже для подобного рода сооружений «демонстрационный аспект» — показ богатства и мощи «строителей», — был всегда на порядок важнее всей практической пользы.

И в целом можно еще раз констатировать, что большая часть «свободного прибавочного продукта» — то есть, того продукта, который человеческая цивилизация могла потратить за пределами необходимости возобновления своего физического существования – при классовом обществе уходила, фактически, на бессмысленные действа. Причем, не только в «строительном плане»: необычайно усложнялся любой аспект «властительного быта».

Начиная с кухни: наверное, не надо говорить, что «господская кухня» издавна была слишком утонченной в плане готовки – при том, что пожиралось все это совершенно так же, как и более простые блюда. (Недаром те же русские цари часто любили именно простую еду – вроде щей, каши и кваса, – но на балах и приемах упарывались бламанже и прочей фуагрой.) И заканчивая разного рода обрядами и ритуалами, к которым на 99% сводилась «работа» властителей и их подчиненных. (Вся эта «придворная бюрократия», в меньшем масштабе воспроизводящаяся в имениях более мелких «царьков и хозяйчиков».)

Разумеется, эффект от всего этого был исключительно отрицательный – в том смысле, что к улучшению общественного производства данные действа имели малое отношение, но прибавочного продукта уничтожали прилично. Но при все этом явления подобного типа не только сохранялись веками, но и упорно воспроизводились даже тогда, когда их пытались отрицать. Например, те же протестанты в свое время делали упор именно на уничтожение ненужной роскоши и обрядовости. (Надо понимать, что люди в прошлом не были глупы, и прекрасно видели абсурд сложившейся ситуации.) При этом через пару поколений эти «отрицатели» оказывались… в той же самой роскоши и ритуальности.

По тому же XIX столетию это хорошо видно: дед-капиталист, руководимый «протестантской этикой», в заплатанном сюртуке собственноручно возился с бухгалтерией «своего дела», проводя все дни то в конторе, то на фабрике. А  его внук-капиталист во фраке и цилиндре устраивал роскошные приемы, не уступающие аристократическим балам. Хотя, понятно, что «протестанская этика» была далеко не первой итерацией указанного процесса — начало его можно увидеть еще в учении пресловутых стоиков.

Впрочем, по другому быть и не могло: в ситуации, когда человеческий труд не стоит практически ничего (например, годовая зарплата рабочего меньше затрат аристократа на обед), любой человек, имеющий более-менее приличные доходы, должен неизбежно делать две вещи. Во-первых, должен показывать окружающим, как он крут. Как он отличен от простолюдина, поскольку положение последнего есть Ад, и за право вырваться оттуда идет жесткая борьба. (Причем Ад тут подразумевается не только в материальном плане, но и потому, что «низшие классы» в классовом мире практически не имеют права на индивидуальность, на саму возможность мышления – на то, что составляет родовой признак любого разумного существа.) Ну, а во-вторых показать, что эту «крутость» он может проявить по любому поводу. Даже самому ничтожному – а точнее, именно ничтожному. Поскольку это говорит окружающим: не тронь этого человека, а то он ответит! Так, что мало не покажется.

Именно поэтому аристократ влезал в долги, но одевался по последней моде и устраивал роскошные балы. (Впрочем, реально он эти долги не платил, а платили крестьяне, работающие на земле этого аристократа.) И именно поэтому современный буржуа до самого последнего мига банкротства сохраняет «представительские расходы» — роскошные офисы, дорогие автомобили, фирменные костюмы (пошитые в том же Бангладеше, что и одежда «простецов», однако стоящие раз в сто дороже). Все это – следствие тысячелетнего господства дешевого труда, позволяющего одному (богатому) человеку с легкостью управлять волей тысяч людей бедных. Которые создают всю существующую «цивилизацию»,  но при этом практически ничего не получают от нее. (Ну, разве что, иногда «освободительные бомбы» на свою голову.) Впрочем, в современном мире эта самая ситуация выражена не так явно, поскольку свершившийся в 1917 году исторический переворот привел к тому, что цена на труд выросла на порядок. И хотя даже в этом случае ее (цены) величина осталась недостаточной для установления справедливости, мир изменился, все же значительно.

Но будущие изменения – то, что будет, когда эта цена еще вырастет, а это случится неизменно, – окажутся еще сильнее. В том смысле, что они будут фактически отрицать всю «предыдущую цивилизацию» — указанные выше тысячи лет классовой культуры. Но об этом, понятное дело, надо будет говорить уже отдельно…

Антон Лазарев