Константин Сёмин — защитникам Бродского

Лично меня раздражает не его бездарность (именно настойчивая, трудолюбивая бездарность, а не изменчивая гениальность), не антисоветскость даже (поздно пить боржоми). По-настоящему бесят две вещи. Первое. Бродскопоклонничество давно является системой распознавания «свой-чужой» для нашей телевизионной тусовки. Всё гусинское в ней испокон веку чистило себя под святым Иосифом. Как Исаак родил Иакова, так Парфенов родил Пивоварова, а тот — еще целую ораву юных подражателей. Сегодня они пытаются устроить в сакральной питерской коммуналке музей.

А еще недавно ненависть к совку и скованность одной лингвистической цепью помогали этим певцам гламура отличать себя от провинциального быдла. Ставшая предвыборным мемом классовая пропасть между Уралвагонзаводом и Рублево-успенским шоссе — не выдуманная пропасть. Мы всегда были по разные её стороны. С одной — Ходор, Берёза, Чубайс, Авен, Кох, семибанкирщина и её телевизионная обслуга. С другой — мы, доверявшие более Даниле Багрову, понаехавшие из регионов, затаившие злобу на зажравшуюся Москву и презрение к такой Москве.

Вторая и главная причина — возмущение тем, что уже тридцать лет тысячи людей у нас поклоняются фейку, ноунейму, несуществующей величине. Американский куратор Бродского профессор Тизли был в шоке: «Вы сотворили новую религию.» Приятно заставить дурака молиться, но когда дурак пробивает лбом дно, это вызывает оторопь и брезгливость.

Нет сегодня в мировой литературе никакого Бродского. Бродский всегда предназначался к употреблению только в России. Так и не выпрыгнув из бруклинской черты оседлости, так и не одолев языкового барьера (о, я прекрасно знаю, что такое культурный ареал газеты «Новое русское слово»), Бродский и теперь существует исключительно в России. Я не просто так показываю в ролике книжный магазин на Манхэттане. Очнитесь! Вам впарили контрафакт, лежалый товар.

Пресмыкаясь перед раздутым до невероятных размеров нулем, страна и общество подтверждают свой периферийный, колониальный статус. Это одновременно похоже на раболепство индейцев перед конкистадорами и на разинутые рты жителей шахматных Васюков.

Как нет никаких американских политологов Николая Злобина и Ариэля Коуэна (это эмигрантские шуты, приглашаемые, чтобы легче было дурить аудиторию ток-шоу), так нет никакого всемирно известного поэта. Есть миф. Мыльный пузырь.

Мне наплевать на него. Мне, как бы это помягче и пооригинальнее выразиться, за державу обидно.

Не за нынешнюю, само собой, сырьевую державу.

Как не бывает надклассовой прессы, так не бывает надклассовой  прозы, поэзии, живописи, музыки. Даже, казалось бы, с рождения объективная, беспристрастная наука всегда служит тому или иному классу, находится в его руках.

Поэтому ценителям дистиллированного искусства не удастся занять промежуточную позицию. При лобовом соприкосновении с реальностью их  идеализм каждый раз разлетается на куски.

Нельзя жить в обществе и быть свободным от общества. А в обществе «Есть два непримиримых класса — буржуазия и пролетариат. И тот, кто не за один класс, тот, стало быть, за другой» (Дж. Рид, «Десять дней, которые потрясли мир»)

---

От редакции: Первым из соотечественников наших советских, кто отважился развенчать Бродского, кстати (возможно, товарищ Сёмин об этом знает, но просто не хочет упоминать) — был отнюдь не зело уважаемый нами всеми покойный Владимир Бушин, а… Эдуард Лимонов. Сделал он это ещё в США, а затем воспроизвёл в знак верности своим оценкам на последней странице в скромной колонке — в своей родимой «Лимонке». Спешите читать. Идеи — те же самые! Год перепечатки — 2000-й (потом эту колонку перепечатала «Завтра»).

ПОЭТ-БУХГАЛТЕР

Для невинного и неискушенного читательского восприятия писатель — святыня. Для своего брата-писателя он более или менее любопытный шарлатан со своими методами оглупления публики. У него можно или поучиться приемам обмана, или пренебрежительно осудить его за отсутствие воображения и устарелые методы…

Как и Солженицын, Бродский — литератор крупнокалиберный, так сказать, литератор тяжелого веса. Еще одна Большая Берта русской литературы. Ритмика стихов Бродского в большинстве случаев тяжелая и торжественная.

Никто не знает, как нужно писать. Наш стиль — суть наши повторяющиеся погрешности, Бродский тоже не знает. Его стихотворения все больше и больше напоминают каталоги вещей. Вещи — его слабость.

Почти все стихотворения написаны по одному методу: недвижимый философствующий автор обозревает вокруг себя панораму вещей… Метод сравнения употребляется им бессчетное количество раз. Назвал предмет — и сравнил, назвал — и сравнил. Несколько страниц и сравнений — и стихотворение готово. Порою интересно читать эти каталоги, страницы каталогов, порой — скушно.

Поэт Иосиф Бродский малоподвижен. Ему не хватает темперамента. Во всех без исключения стихах его автор-герой пребывает в состоянии меланхолии.

Иосиф Бродский никогда не бывает в состоянии восторга. Взрывов у него нет. Человек он невеселый. Классицист. Бюрократ в поэзии. Бухгалтер поэзии, он подсчитает и впишет в смету все балки, костыли, пилястры, колонны и гвозди мира. Перышки ястреба.

Обращаться с абстракциями — с мирозданьем, Богом, космосом, манипулировать ими, Бродский умеет. Куда хуже обстоит дело с человеческими существами. Редкие женщины в его стихах или совершенно недоступны, он их боится, «и набрать этот номер мне /словно выползти из воды на сушу», или очень доступны, и тогда они до вульгарности приземлены. Бродский не знает, как себя вести в моменты интимности: пытаясь быть свободным и мужественным — он вдруг грязно ругается. В устах почти рафинированного интеллигента, man of letters, каковым Бродский хочет быть (и, очевидно, на 75% является), ругательства, попытки ввести выражения низшего штиля типа «ставил раком», звучат пошло и вульгарно. Бог, которого Бродский так часто поминает, не дал ему дара любовной лирики, он груб, когда пытается быть интимен.

Стихи Бродского предназначены для того, чтобы по ним защищали докторские диссертации конформисты славянских департаментов американских университетов. Автора же таких стихов следует выбирать во многие академии, что и происходит, и в конце концов, с помощью еврейской интеллектуальной элиты города Нью-Йорка, с восторгом принявшей русскоязычного поэта в свои, я уверен, Иосиф Александрович Бродский получит премию имени изобретателя динамита.

С сегодняшними русскими поэт, кажется, поладил. Но еще неизвестно, каким найдут Иосифа Бродского сзади идущие поколения. В истории литературы было неисчислимое множество фальшивых кумиров. А вдруг автор монотонных и труднозапоминающихся тяжелых строф — один из них?

Э.Л.